И сейчас пробил его последний час. Неужели ты не можешь придумать для него какие‑нибудь слова?
– Какие слова, о чем тут говорить? Вы что, не можете думать ни о чем, кроме смерти?
– Но ведь перед нами именно смерть.
– Я вижу, вас не остановить. Вы ведь собираетесь сказать что‑то еще. Что ж, валяйте!
– Так прямо и говорить?
– Так прямо и говорите. И чем короче, тем лучше.
– Я не знаю, что случилось в Мексике. Детали тут несущественны. Мне только кажется странным, что это может быть весело – любовь и интимность со случайным встречным. Развлечения, групповые совокупления, оральный секс с незнакомцами – все это можно, ну, а примириться с собственным отцом в его последний час – нельзя? Он посвятил тебе чувство большой силы, Анджела. Я думаю, главная часть его любви досталась тебе. И ты хоть немного должна понять и вознаградить его.
– Дядя Сэммлер! – Она была в ярости.
– Ага. Ты сердишься. Это естественно.
– Вы оскорбляете меня. Вы все время очень хотели меня оскорбить. Что ж, наконец‑то вы добились своего, дорогой дядя!
– Я не ставил себе такой цели. Я только думаю, есть вещи, которые всем известны или должны быть известны.
– Ради Бога, прекратите наконец!
– Хорошо, я больше не буду вмешиваться не в свое дело.
– Вы ведете свою особую жизнь в своей унылой комнате. Может, это и очаровательно, но какое это имеет отношение к чему бы то ни было? Не думаю, что вы способны понять, как живут другие люди. Что вы имели в виду, когда говорили про оральный секс? Что вы знаете об этом?
Что ж, значит, у него не вышло. Она бросала ему в лицо то самое, что кричал тот юнец в Колумбийском университете. Он вне игры. Высокий, высохший, не очень приятный старик, осуждает всех, воображает себя бог весть кем. Черт побери, такой Hors d'usage [13]. На фонарь его! Что ж, это действительно не бог весть что. Пожалуй, ему не следовало раздражать Анджелу до такой степени. Но сейчас он и сам дрожал с головы до ног.
В этот момент появилась серая медсестра и позвала Сэммлера к телефону:
– Ведь вы мистер Сэммлер, не правда ли?
Он вздрогнул. Вскочил на ноги.
– Кто зовет меня? Что там? – Он не знал, чего ожидать.
– Вас зовут к телефону. Ваша дочь. Вы можете говорить в коридоре возле дежурной сестры.
– Да, Шула? – сказал он дочери. – Говори же. В чем дело? Где ты?
– Я в Нью‑Рошели, а где Элия?
– Мы ждем его. Что тебе сейчас надо, Шула?
– Ты слышал насчет Уоллеса?
– Да, слышал.
– Он и впрямь молодец, что сумел посадить этот самолет без шасси.
– Да, замечательно. Конечно, он чудо природы! А теперь, Шула, я хотел бы, чтобы ты уехала оттуда. Тебе ни к чему рыться в чужом доме, тебе нечего там делать. Я хотел, чтобы ты уехала вместе со мной. Ты обязана меня слушаться.
– Я и не думала поступать иначе.
– Но ты поступила.
– Ничего подобного. Если мы разминулись, то это было в твоих интересах.
– Шула, не пытайся меня одурачить. И хватит о моих интересах. Оставь их в покое. Но ты позвонила, чтобы что‑то сказать. Кажется, я понимаю что.
– Да, папа.
– Тебе удалось!
– Да, папа. Разве ты не доволен? И где – угадай, где? В кабинете, где ты спал. В подушке кресла, на котором ты сидел сегодня утром! Когда я принесла тебе кофе, я увидела тебя там. И я сказала себе: «Вот где они, денежки!» Я была почти уверена. И тогда, как только ты уехал, я вернулась и вскрыла его; там было полно денег. |