|
Славная у тебя должность! Ты делаешь то, что их Бог не мог бы сделать: в назначенный час, минута в минуту, ты гасишь жизнь, как задувают свечу, -- сказал Хитано. -- И точно, брат мой, это не более продолжается, -- возразил палач улыбаясь. -- Эти люди хотят, чтобы я исповедовался, так я тебя избрал: ты услышить необычайные признания, но нет, ты устрашишься!.. Человек в красном камзоле побледнел. Монах, молчавший до сих пор, встал, вышел и через минуту возвратился с двумя сильными стражами, несшими веревки. -- Братья мои, -- сказал он им с кротостью, указывая на Хитано, -- этот закоснелый грешник уже слишком достоин сожаления, не допустите его губить более свою душу столь ужасными богохулениями. Закляпите ему рот, дети мои, и да приимет его Небо под свой кров. Затем он вышел; Хитано закляпили рот, но глаза его покраснели и заблестели как раскаленные угли. Но так как через два часа он показался довольно спокойным, то с него сняли кляп и больше потому, что некоторые прелестные дамы лучшего Кадикского общества, теснившиеся также вокруг ограды, справедливо заметили, что нельзя хорошо рассмотреть черты лица окаянного за этой негодной медной бляхой, заслонявшей ему нос и рот. И кляп пал со рта от доводов, столь филантропических. Но никто не принимал искреннего участия в судьбе Хитано; одни одобряли приговор Юнты, другие обещали себе большое удовольствие в день казни; многие даже осыпали злобными проклятьями цыгана, который довольствовался тем, что всему этому улыбался. Среди присутствующих находился мужчина высокого роста, сухой и бледный, Севильский Коррехидор, оказавшийся в Кадиксе по причине какой-то тяжбы. Он особенно восставал на несчастного преступника: каждую минуту только и твердя: "Какой головорез!" -- Какое благо для общества, что подобное чудовище наказывается по заслугам своим. -- Я с радостью увижу, как его станут давить! Казалось, Хитано устал слушать эти ругательства. Он гордо выпрямил свою голову и вскричал звонким голосом: -- Вы не слишком человеколюбивы, сеньор дон Перес. -- Кто сказал мое имя этому бездельнику? -- спросил Коррехидор бледный, смущенный и удивленный. -- О! Государь мой, я еще гораздо более знаю: и вашу виллу на берегах Гвадалквивира, и эту прелестную светлицу, обитую Лимскими рогожками, с ее зелеными занавесками и беломраморным бассейном. -- Иисусе! Как этот демон может знать... -- Туда-то в знойные часы дня сеньора Перес приходила искать уединения и прохлады. -- Собака! Не оскверняй почтенного имени. Но, разве нет более законов, нет правосудия? Ты лжешь! Замолчи или я снова прикажу зажать тебе рот, -- сказал раздраженный Коррехидор. Но толпа, начинавшая находить этот разговор крайне занимательным, придвинулась ближе, лишила сеньора дона Переса всякой возможности отойти прочь, и Хитано продолжал: -- Вы говорите, что я лгу, сеньор дон Перес; хотите ли доказательств? -- Замолчишь ли ты, нечестивец! -- Так вот вам. |
