|
С час тому назад этот молодой человек, единственный, может быть, вам друг на свете, бросился к ногам моим. Он мне обо всем рассказал, о ваших преступлениях и ваших заблуждениях!.. Он просил меня, наконец, доставить ему последнее свидание, для которого готов был всем пожертвовать, и я согласился. Может быть, это слабость, но в торжественные минуты, которые вы переживаете, я полагал, что если вы отвергаете утешения веры, то утешения дружбы, по крайней мере, облегчат ваше жестокое положение. Теперь вам все известно! Когда пробьет полночь, вы должны будете расстаться. Я стану молиться за вас, ибо человек, способный внушить такую привязанность, не должен быть совершенно виновным. И почтенный святитель преклонил пред алтарем колена. -- Государь мой, -- сказал Хитано, -- мне очень прискорбно, что моя признательность будет так непродолжительна... -- Час приближается, -- возразил священник. -- Увы! правда, -- сказал цыган и, обратился к Фазильо (ибо это был точно он), который устремил на него грустный унылый взор. -- Итак, Фазильо, сын мой, прощай! Наши планы... -- Командир! Мой бедный командир! -- И он плакал. -- Поверь, я о тебе только сожалею в жизни, я любил тебя. -- Я не переживу вас. -- Ребенок! Разве у тебя нет моей тартаны, моих негров! Уезжай отсюда, беги в Америку... ты молод... храбр... -- Нет, я отомщу за вас... здесь! -- Фазильо! Ты исполнишь мои приказания, я тебе это запрещаю. -- Вы будете отомщены! Мое намерение решено, твердо и неизменно, как угрожающая вам смерть, ибо казнь ваша близка! Вы, столь храбрый, столь великий, умрете! Умрете, как презренный человек, -- говорил Фазильо тихим голосом, боясь возбудить подозрения привратника, и ломал себе руки. Хитано провел рукой по своему лбу. -- Довольно, Фазильо, окончим эту сцену, она нестерпима. Прощай! Оставь меня. -- Нет, командир, нет еще! -- Послушай, сын мой, в железном ящичке ты найдешь волосы: это волосы моей бедной сестры. Ты найдешь старый пояс, этот пояс был на моем отце, когда его убили. Сожги их! Остальное принадлежит тебе. Все! Сама даже ладанка, которая дает тебе право над евреем в Тангере, если вздумаешь когда-либо туда возвратиться. -- Но вы... не имея сил спасти вас, видеть ваш последний час, ваши страдания! -- Эх! Фазильо, разве ты забыл, сын мой, наши долгие и тяжкие плавания, опасности, беды, и за все это новые труды? Между тем как завтра, Фазильо, завтра ждет меня покой, истинный покой, и навсегда. Не жалей же обо мне! По тебе только я страдаю. Итак, прощай! Беги из Испании, ступай в иную землю, продай тартану, негров и наслаждайся там покоем, благополучием, да среди своего счастья вспоминай иногда о Цыгане. Фазильо упал к ногам его. -- Неужели ты думаешь, сын мой, что для меня ужасно кончить жизнь тем, чем бы я должен был начать ее? Если бы в двадцать лет я имел такого друга как ты и такую любовницу, как Розита, то не был бы в Траурной часовне, со мной были бы еще мои мечты, со мной было бы мое семейство, нежные ласки, и потом тихо бы погас я посреди моих внуков. |
