– Ты обещала кое-что сделать после того, как все закончится. Ты должна пришить мне ухо с лапой. Помнишь?

Хваён согласно кивнула.

Они находились в здании уже сорок минут. И вот сквозь темноту за окном прорвался свет фар. Хваён поднялась с места, встала позади Тохёна. И приставила к его виску пистолет – теперь она была готова встретиться с Хан Чонхёком. Вскоре тот, одетый в костюм, вошел в помещение в сопровождении грубого стука каблуков.

До этого девушка видела бывшего мэра Яму только по телевизору и, встретившись с ним в реальности, ощутила, насколько сильно этот образ отличается от увиденного. Прямые на вид черты лица искривились, словно бы стекли вниз, а подтянутое тело обросло круглым животом. Волосы начали выпадать, взгляд потух, а из вещей ярко сияли лишь логотип бренда на ремне и зажим на галстуке. Вот он – истинный вид Хан Чонхёка с экранов. Хваён почувствовала, как прочная башня ее старых фантазий потихоньку рушится. И поздоровалась с хозяином стальных нервов, позволяющих игнорировать сей факт:

– Привет. Наконец-то мы встретились.

Чонхёк ответил с лицом, полным не гнева, не волнения и не тревоги, а только усталости:

– Я все размышлял, есть ли вообще причины для нашей встречи, но раз она все-таки произошла, то так тому и быть. Что ж, можешь говорить. Что там тебе нужно?

Хваён ответила, бросив взгляд на Тохёна:

– Я знаю, что в этом теле находится не Хан Тоха, а Хан Тохён. И знаю, какие махинации ты проворачивал, чтобы предоставить ему живое тело. Но хочу услышать об этом еще раз, уже из твоих уст. Мою маму ты убил?

– Да, – как ни в чем не бывало ответил мужчина. Таким будничным тоном, будто рассказывал о том, какой бургер собирается съесть сегодня на обед или как прибил муравья, когда тот вылез из цветочного горшка. Столь невозмутимое признание повергло Хваён в шок. Как представление о некоторой правде и ее принятие ощущаются по-разному, так и вес чужих слов и слов непосредственно вовлеченного в дело человека был совершенно различен. Если попробовать описать ее состояние: ей казалось, что перед ней возникла стена. Очень высокая и толстая стена. А она долбит по ней и кричит: «Как ты посмела перекрыть мне путь?» Сама не заметив, как начала запинаться, Хваён спросила:

– Почему? Почему ты ее убил?

– В тот момент это было правильным решением.

– Убить человека – это, по-твоему, правильное решение?

«Откуда только берется эта бездонная уверенность?» – возмущалась девушка про себя.

– Ты еще молодая и, наверное, не знаешь, но глаза все видят. В том числе и вес чужой жизни. Та домработница умерла, а мой сын вернулся к жизни. Произошел своего рода обмен. Я никогда не ошибаюсь.

– Чокнутый ублюдок.

– У каждой человеческой жизни есть цена. Мне достаточно лишь взглянуть на нее, чтобы дать точную оценку. Разве не очевидно, что жизнь человека, который более полезен в долгосрочной перспективе, будет стоит дороже?

– Какое ты имеешь право оценивать чужую жизнь?

– Просто я всегда прав.

Они будто говорили на разных языках. Хваён хотелось ободрать его голову, вскрыть ее и в деталях изучить, что же там внутри. С другой стороны, если бы этот человек изначально был способен мыслить здраво, подобной ситуации вообще бы не возникло. Хваён бросила попытки что-либо понять и задала свой последний вопрос:

– Тебе совершенно не жаль мою маму?

– С чего бы мне вообще испытывать подобные чувства?

– Может, тебе хотелось бы сказать ей что-нибудь… Совсем ничего?

– Ничего в голову не приходит; да и смысл говорить?

Лицо Чонхёка выражало ужасную скуку, которая обычно исходит от старых деревьев, переживших уже пару тысяч лет.