|
- Для печени полезна, а для зада вредна. Мы пойдем пешком, а ты... - она повернулась к Пабло, - сходи пересчитай своих кляч, не улетела ли какая. - Дать тебе верховую лошадь? - спросил Пабло Роберта Джордана. - Нет. Большое спасибо. А как быть с девушкой? - Ей тоже лучше прогуляться, - сказала Пилар. - А то натрудит себе всякие места и никуда не будет годиться. Роберт Джордан почувствовал, что краснеет. - Как ты спал, хорошо? - спросила Пилар. Потом сказала: - Болезней никаких нет - это верно. А могли бы быть. Даже удивительно, как так получилось. Наверно, бог все-таки есть, хоть мы его и отменили. Ступай, ступай, - сказала она Пабло. - Тебя это не касается. Это касается тех, кто помоложе. Кто из другого, чем ты, теста. Ступай! - Потом Роберту Джордану: - За твоими вещами присмотрит Агустин. Он вернется, тогда мы пойдем. День был ясный, безоблачный, и солнце уже пригревало. Роберт Джордан посмотрел на высокую смуглую женщину, на ее массивное, морщинистое и приятно некрасивое лицо, в ее добрые, широко расставленные глаза, - глаза веселые, а лицо печальное, когда губы не двигаются. Он посмотрел на нее, потом на Пабло, который шагал, коренастый, грузный, между деревьями к загону. Женщина тоже смотрела ему вслед. - Ну, слюбились? - спросила женщина. - А что она тебе сказала? - Она ничего не сказала. - Я тоже не скажу. - Значит, слюбились. Ты береги ее. - А что, если будет ребенок? - Это не беда, - сказала женщина. - Это еще не беда. - Здесь для этого не место. - Она здесь не останется. Она пойдет с тобой. - А куда я пойду? Туда, куда я пойду, женщину брать нельзя. - Как знать. Может быть, туда, куда ты пойдешь, можно и двух взять. - Не надо так говорить. - Слушай, - сказала женщина. - Я не трусиха, но по утрам я все вижу ясно, вот мне и думается, что многие из тех, кто сейчас жив, не дождутся следующего воскресенья. - А какой сегодня день? - Воскресенье. - Que va, - сказал Роберт Джордан. - До следующего воскресенья еще долго. Если среды дождемся, и то хорошо. Но мне не нравится, что ты так говоришь. - Нужно же человеку иногда поговорить, - сказала женщина. - Раньше у нас была религия и прочие глупости. А теперь надо, чтобы у каждого был кто-нибудь, с кем можно поговорить по душам, потому что отвага отвагой, а одиночество свое все-таки чувствуешь. - У нас нет одиноких. Мы все вместе. - Когда видишь такие машины, это даром не проходит, - сказала женщина. - Что мы против таких машин! - А все-таки мы их бьем. - Слушай, - сказала женщина. - Я призналась тебе в своих печальных мыслях, но ты не думай, что у меня не хватит решимости. Моя решимость как была, так и осталась. - Печальные мысли - как туман. Взошло солнце - и они рассеялись. - Ладно, - сказала женщина. - Пусть будет по-твоему. Может быть, это у меня оттого, что я наговорила всякой чепухи про Валенсию. Или вон тот меня довел, - вон тот, конченый, что торопится посмотреть на своих лошадей. Я его очень обидела своими россказнями. Убить его можно. Обругать можно. Но обижать нельзя. - Как это случилось, что вы вместе? - А как это всегда случается? До войны и в первые дни войны он был человеком, настоящим человеком. А теперь его песенка спета. |
