Остальное меня совершенно не интересует.
— Ты тоже не забывай, — стреляю в ответ, и резко отстранившись, выпрямляюсь в полный рост.
— У меня не бывает незащищённого секса, — безразлично парирует она. Ее слова вскрывают давний нарыв, и меня полосует жгучей болью вперемешку с ядовитой ревностью.
— Уверена, что его нет у твоего мужа? Или ты отсасываешь ему исключительно в презервативе? — жалю я, скатываясь в грубую пошлость.
В отличие от меня у нее хватает достоинства промолчать, но ее разочарованный холодный взгляд говорит сам за себя. Я — вспыльчивый ревнивый идиот, а она — выдержанная мудрая женщина, не опускающаяся до истеричных выяснений отношений.
— Прости, — устало провожу ладонями по лицу.
— Не извиняйся, Макс. В твоем возрасте я тоже не умела контролировать свои эмоции. — Агния натянуто улыбается. — Жду тебя в девять, и надеюсь, ты явишься в лучшем настроении, чем сейчас.
Глава 7
Варвара
Мать не слышала, как я вернулась домой, потому что валялась в отключке на продавленном засаленном диване в своей провонявшей тяжёлом перегаром комнате. Я отлучилась в ванную всего на пятнадцать минут и точно не ожидала, что она так быстро очухается.
— Мам, что ты делаешь? — застав вдрызг пьяную родительницу за потрошением сумочки, подскакиваю к ней со спины и вырываю из ее трясущихся рук свою личную вещь, купленную на мои личные деньги.
Осоловевший взгляд фокусируется на моем лице, а я запоздало замечаю зажатые в ее кулаках смятые пятитысячные купюры, которые она успела вытащить из сумки. Откуда они там взялись?
— Отдай, это не твоё, — требую я, хватая маму за руки, но она грубо отталкивает меня, угодив кулаком мне в предплечье.
— Я тут голодаю, а ты болтаешься сутками непонятно где! Кинула мать одну, без еды и денег! — вопит, вылупив на меня воспалённые глаза с сеточкой лопнувших на сетчатке сосудов. От нее разит дешевой водкой и немытым телом. На одутловатом лице тупое озлобленное выражение. После тяжелого запоя мать всегда бешеная и невменяемая, а судя по батарее пустых бутылок на кухне и горе грязной посуды в раковине, пила она много, беспробудно и не одна.
— Мама, отдай мне мои деньги, — по слогам говорю я, пытаясь держать себя в руках и не срываться. — Я их заработала.
— Как? Раздвигая ноги для мужиков? — презрительно кривится она, обдавая меня мерзким выхлопом, и убирает купюры в лифчик под серой, давно нестираной сорочкой. — Наградил бог доченькой, — выплевывает с отвращением. — Наглости еще хватает матери хамить. Вырастила шалаву на свою голову. Позорище. Соседям не стыдно в глаза смотреть?
— А тебе не стыдно? Это к тебе толпы алкашей, словно к себе домой шастают, — огрызаюсь я, обречённо понимая, что не видать мне денег, как собственных ушей.
Не драться же с ней в конце концов?
— Неблагодарная дрянь! Проститутка! — яростно бросается на меня мать, размахивая руками.
Получив хлесткую оплеуху по лицу, я пытаюсь отскочить в сторону, но очередной удар сносит меня с ног. Упав на колени, ползу к двери в санузел. В ушах звенит, разбитая губа пульсирует, правая щека стремительно опухает. Мать кричит и сыплет оскорблениями, унижает словами, дерет за волосы, вырывая целые клочки. Она сильнее и крупнее меня. Во взвинченном состоянии, вызванном похмельным синдромом, мама не осознает, что творит. У меня такой прерогативы нет. Я не смогу ударить в ответ, только закрыться в ванной и переждать бурю.
Резко выпрямившись, заскакиваю в ванную и, закрыв щеколду изнутри, обессиленно сползаю на пол. |