Преграды, которые силятся преодолеть любовники и которые их
воспламененное душевной болью воображение напрасно пытается распознать,
иногда коренятся в черте характера женщины, которая от них ушла в ее
глупости, в том влиянии, какое оказывает на нее кто-нибудь им неизвестный, в
тех предостережениях, какие она от него выслушивает, в требованиях, какие
она предъявляет к жизни, чтобы жизнь дала ей чем-либо насладиться
немедленно, меж тем как ни ее любовник, ни его богатство не могут доставить
ей эти наслаждения. Так или иначе, "невыгодное положение, в которое
поставлен любовник, не способствует уяснению сущности преград, - женская
хитрость утаивает ее, а его разум ослеплен любовью и не в состоянии точно
определить, что же это за преграды. Они похожи на опухоли, которые врач в
конце концов удаляет, так и не доискавшись причины их возникновения. Подобно
опухолям, преграды не выдают своей тайны, но они временны. Правда, в
большинстве случаев они долговечнее любви. А так как любовь - страсть не
бескорыстная, то разлюбившего влюбленного уже не интересует, отчего женщина,
которую он любил, - бедная, легкого поведения, - в течение нескольких лет ни
за что не соглашалась, чтобы он продолжал содержать ее.
И вот та же самая тайна, которая постоянно скрывает от взора причину
катастроф, столь же часто окутывает и внезапность счастливых исходов в
сердечных делах (вроде того, который я обнаружил в письме Жильберты).
Исходов счастливых, или, по крайней мере, представляющихся счастливыми, так
как по-настоящему счастливых не бывает в тех случаях, когда тобой владеет
такого рода чувство, которое, сколько его ни утоляй, все равно причиняет
боль, но только обыкновенно эта боль каждый раз перемещается. Впрочем,
изредка вам дается передышка, и тогда в течение некоторого времени вам
кажется, что вы поправились.
Что касается того письма, подпись под которым Франсуаза отказалась
признать за имя "Жильберта", потому что "Жи" скорей напоминало "А", между
тем как последний слог благодаря зубчатому росчерку занял невероятно много
места, то в поисках разумного объяснения совершенному им перевороту, так
меня осчастливившему, пожалуй, можно прийти к выводу, что этим переворотом я
отчасти был обязан случайности, которая, как я думал вначале, погубит меня в
глазах Сванов. Незадолго до получения письма ко мне пришел Блок, как раз
когда в моей комнате находился профессор Котар, которого, поскольку я
выполнял назначенный им режим, мои родители снова начали приглашать. По
окончании осмотра они оставили Котара обедать, а Блоку разрешили пройти ко
мне. Приняв участие в общем разговоре, Блок сообщил, что слышал от одной
особы, у которой он вчера обедал и которая очень дружна с г-жой Сван, что
г-жа Сван ко мне благоволит, я же хотел ему на это сказать, что он, по всей
вероятности, ошибается, и в доказательство, - побужденный тою же самою
правдивостью, которая вынудила меня осведомить об этом маркиза де Норпуа, а
также из боязни, что г-жа Сван сочтет меня лжецом, - сослаться на то, что я
с ней незнаком и что мы с ней никогда не разговаривали. |