Образно говоря…

Наконец мы оказываемся за толстыми стенами гостиничного номера, обретая тем самым необходимое нам уединение, и Мария Ваккер водружает непритязательную жестянку на стол.

— Быть может, там внутри что-то вроде британского Кохинура, — предполагает Эрика, следя за действиями Марии. Та как раз пытается открыть крышку, однако та не поддается…

— Ржавчина почти спаяла края, — говорит Бастиан. — Здесь надо чем-то подсобить…

— Этим? — фрау Риттерсбах демонстрирует маникюрный набор, и Бас утвердительно кивает, вынимая из него миниатюрные ножнички.

Пока он трудится над жестянкой, мы терпеливо дожидаемся результата…

Уверен, про Кохинур Эрика просто пошутила: никто из нас по-настоящему и не ожидал ничего найти, уже само наличие этой коробки — сюрприз для каждого из нас… по крайней мере, для меня точно.

— Еще чуть-чуть! — взволнованно шепчет Мария, и проржавевшая крышка отлетает, словно выпущенное из пушки ядро.

Замираем, заглядывая в недра нашего «сундука сокровищ» …

24 глава

24 глава.

Стопка пожелтевших любовных писем, перевязанных красной лентой, деревянные четки с агатовым крестиком, костяной гребень и… томик стихов Густава Адольфо Беккера карманного формата — вот все, что мы обнаружили в жестяной коробке, в брезентовом свертке пятидесятилетней давности.

И никаких вам бриллиантов, золотых дублонов и сверкающих диадем — ничего, кроме пахнущего тленом прошлого, тщательно захороненного эмигрантом из Италии.

— Зачем он все это закопал в землю? — задает резонный вопрос Эрика, и мы невольно глядим на Марию, занятую перекладыванием писем отца.

Та касается их бережно, почти любовно, словно они сближают ее с умершим родителем, словно он снова воскрес для нее в этих незначительных для любого из нас предметах, некогда значащих для того столь много.

— Думаю, это был своеобразный акт захороненного прошлого. — И, заметив, что мы ждем объяснений, добавляет: — Во Франции отец познакомился с моей матерью.

Это тоже не о многом нам говорит, но, кажется, я начинаю догадываться, что она имеет в виду…

— Эти письма, — интересуюсь я, — от кого они?

— От девушки по имени Мария, — отвечает пожилая леди со слегка смущенной полуулыбкой.

— Мария? — удивляется Эрика. — И это, конечно же, не имя твоей матери?

Та отрицательно качает головой.

— Маму звали Гретхен и она была немкой, — говорит она, — а эти письма написаны на итальянском… и, я не уверена, но полагаю, их адресант — девушка, с которой их с отцом связывала любовная история еще там, на острове. Вот, посмотрите на штемпель почтового отделения, — и она показывает полуразмытое пятно на клапане конверта, — он на итальянском… Это ее письма отцу.

— Как интересно. — Стефани касается пальцами старого конверта. — Она писала ему во Францию и писала много, судя по количеству этих конвертов… — Задумавшись: — Почему же тогда они расстались? Почему ваш отец оставил ее, уехав с Сицилии? Не думаю, что тут замешаны мафия и преступления, возможно, это просто история о несчастной любви…

Мария грустно улыбается.

— Отец никогда не рассказывал о прошлом. Он был не тем человеком, который грустит о несбывшемся… однако иногда мне казалось, что есть что-то гнетущее его. Лежащее на сердце тяжелым грузом… — А потом берет в руки найденный нами томик стихов Адольфо Беккера и добавляет: — И стихи Беккера были его любимыми.