|
Следовательно, переселяемся в Париж. Сестра Октава может обнаружить подмену. Подстраивают так, чтобы смертельно оскорбить эту гордую женщину, и она рвет всякие отношения с братом и его семьей. - Эта особа письменно обозвала меня попрошайкой, - выдыхает г-жа Бирон. - Я написала брату, но он не ответил, и теперь я понимаю - почему. А тогда я решила, что она это сделала, чтобы совсем уж прибрать его к рукам. - Деньги, понимаете, деньги. Вся эта история - грязная погоня за деньгами, самая грязная, с какой мне довелось сталкиваться. Вспомните: нужно было, чтобы труп исчез. Нужно было также изменить внешность бродяги, у которого, к несчастью, одно плечо выше другого. Он едва умеет читать. Ему дают уроки грамматики, арифметики. Но все равно люди могут удивиться неразвитости бывшего судового врача. Его изображают ненормальным маньяком, полусумасшедшим. Жизнь на Дальнем Востоке - превосходное объяснение. Комиссар с неожиданным отвращением обводит глазами гостиную. - А самое мерзкое - этими деньгами даже не пользуются! Второй Ле Клоаген может умереть, как первый, и больше ему замены не найдешь. Отсюда - беспредельная скаредность. Задача одна - откладывать ежегодные двести тысяч почти целиком. За десять лет две эти дамы накопили почти полтора миллиона, не так ли, госпожа Ле Клоаген?.. А вы, Пикар... Услышав свое настоящее имя, старик выказывает признаки волнения. - Вы продали свое первородство за чечевичную похлебку. Да, у вас есть постель. Да, вас кормят: необходимо, чтобы вы были живы. Зато нельзя курить: покойный Ле Клоаген не курил. Нельзя пить: он ненавидел спиртное. Нельзя, нельзя, ничего нельзя. Вы как собака на поводке, и единственное ваше развлечение - бродить по улицам, как когда-то. А после прогулки вас запирают. Когда раз в год приезжает адвокат, вас укладывают в постель. За вами ухаживают, как за больным, вашу комнату освещают как можно скупее. И все-таки вы обманули своих бдительных тюремщиц. Все-таки до конца сохранили свою тайну. Пикар вздрагивает и отворачивается. Заметно, что он хочет скрыть навернувшиеся слезы. - От вашего давнего брака у вас осталась дочь. В Париже вы разыскали ее. Навещали каждую неделю. Она жила на улице Коленкура и была гадалкой. Все тот же пыльный свет люстры, та же тень цо углам, те же лица, пожухшие, словно краски на музейных полотнах. Мегрэ умолк. Следователь, которому не по себе, то скрещивает, то выпрямляет ноги и наконец нерешительно спрашивает: - Госпожа Ле Клоаген, вы убили мадмуазель Жанну? - Не правда! - Госпожа Ле Клоаген, вы следовали за своим лжесупругом по улице Коленкура и проникли в одну из квартир дома шестьдесят семь-а? - Не правда! - повторяет она. - Признаете ли вы, что замуровали тело своего настоящего мужа в подвале сен-рафаэльской виллы? - Ну и что? - Признаете ли вы, что незаконно получали ренту, права на которую лишились? - Мне это было неизвестно. И деньги получала не я. Адвокат вручал их непосредственно этому человеку, и я тут ни при чем. Я знаю, чем я рискую... - Господи! Господи! - лепечет экономка каноника, сраженная таким бесстыдством. Надо признать: присутствующие в гостиной мужчины, которые всякого навидались, - и те ошеломленно переглядываются, когда худая нервная г-жа Ле Клоаген невозмутимо, с уверенностью человека, знающего, что он говорит, основательно изучившего вопрос и принявшего все меры предосторожности, бросает: - Вам прекрасно известно, что я рискую немногим. |
