— Я сказалъ двухъ! — резко крикнулъ адмиралъ Флислингъ. — Англiи и Францiи!

Они поднялись на площадку, где вдругъ передъ ними показался странно уцелевшiй въ этомъ общемъ разгроме домикъ-баракъ изъ «соломита». Кругомъ были черныя воронки разрывовъ, осыпи земли, обломки скалъ, куски стали и меди, а домикъ стоялъ невредимый. Дверь была открыта, точно хозяинъ только что вышелъ изъ него.

Холливель отделился отъ адмирала и вошелъ въ баракъ первымъ. Въ маленькой комнате, пронизанной светомъ косыхъ солнечныхъ лучей, среди полуразобранныхъ радiо аппаратовъ, у письменнаго стола, заваленнаго разорванными бумагами и книгами, съ раскрытымъ ящикомъ одинъ предметъ привлекъ вниманiе Холливеля. Въ ящике лежалъ фотографическiй портретъ въ кожаной рамке. Точно тотъ, кто жилъ въ этомъ бараке, въ последнюю минуту смотрелъ на этотъ потретъ и кемъ то или чемъ то вызванный, не успелъ спрятать или уничтожить его и вышелъ изъ барака на минуту и не вернулся. Холливель подошелъ къ столу и взялъ портретъ въ руки. Бывшая на лице его самодовольная улыбка сошла. Холодное, чисто выбритое лицо стало угрюмо и серьезно.

Изъ кожаной рамки въ глаза Холливелю глядела изъ подъ котелка амазонки его жена Ана Холливель. Она была снята, должно быть въ Булонскомъ лесу на своей любимой рыжей лошади. Какiя то незримыя, тайныя нити, значитъ, тянулись изъ этой хижины изъ «соломита» къ его жене. Что то похожее на чувство ревности шевельнулось въ сердце Холливеля. Онъ досадливо передернулъ плечами. «He все ли равно. Ведь и такъ все кончено» … За стенами стали слышны шаги и голоса. Холливель поспешно спряталъ портретъ въ просторномъ кармане белаго «френча» и вышелъ изъ барака.

— Ничего особеннаго? — спросилъ адмиралъ.

— Ничего особеннаго, — ответилъ ему Холливель. — Радiо аппаратъ испорченъ. А жаль. Онъ былъ какой то неизвестной системы и было бы хорошо угадать и распознать ее.

Адмиралъ махнулъ рукою. Онъ, тяжело дыша, поднимался на гору. Изъ за черныхъ базальтовыхъ скалъ показалась верхушка мачты. На ней гордо развевался громадный Русскiй флагъ. Заходящее солнце золотило его. Маленькiя дырки отъ шрапнелей сквозили въ его полотне.

— За мной, товарищи, — крикнулъ комиссаръ и бросился, обгоняя адмирала, къ мачте.

— Что вы хотите делать? — строго сказалъ Флислингъ.

— Ну что хочу делать? Такъ я хочу срывать этого паршиваго флага.

— He сметь! — резко, багрово краснея, крикнулъ адмиралъ. — He сметь этого делать! … Паршивцы! …

— Что? — делая видъ, что не разслышалъ, обернулся къ адмиралу комиссаръ.

— He сметь спускать этотъ флагъ! Этотъ флагъ останется навсегда! Навеки здесь! … Это память о той Россiи, которая не изменяетъ своему слову, которая умираетъ, но не сдается! …

Флислингъ снялъ шляпу. Его примеру последовали англiйскiе офицеры и матросы. Капитанъ Холливель снялъ свой белый пробковый шлемъ. Виновато улыбаясь стали снимать безкозырки съ алыми ленточками матросы советскаго флота. Комиссаръ стоялъ въ белой каскетке, заломленной на затылокъ. Адмиралъ Флисмингъ строго посмотрелъ на него. Комиссаръ чуть заметно пожалъ плечами и снялъ съ головы шапченку.

Съ обнаженными головами, въ суровомъ почтительномъ молчанiи, все вереницей поднимались по узкой тропинке, вьющейся между скалами къ вершине горы. Закрытая скалами мачта стала видна до самаго основанiя. У него, прислонившись къ древку спиною, стоялъ человекъ, въ Русскомъ мундире. На его плечахъ были полковничьи артиллерiйскiе погоны. На голове фуражка съ чернымъ бархатнымъ околышемъ и алыми кантами. Ветеръ игралъ выбившимися изъ подъ нея длинными седыми волосами. Седые усы и седая бородка резко выделялись на темномъ лице.