Одна надежда – Костя пропустит мою оплошность мимо ушей.

Не пропустил.

– Кто такой этот Семен? Когда и за что его замочили? Откуда вы знаете о его гибели? Что вас связывало? Почему скрыли от меня?

Вопросы – преострые, нацеленные в самый центр «мишени». Не ответить на них, либо ответить туманно – вызвать дополнительные. Если вдуматься, почему я должен скрывать чисто интеллигентное, творческое общение с паханом? Вполне достаточно не называть его фамилию, которая, кстати, мне до сих пор неизвестна, и скрыть адрес особняка, которого я не знаю. Полнейшее «алиби», ни один следователь не подкопается. Даже тот занудливый, купленный на корню, который допрашивал меня после убийства двух человек на объездной дороге.

Так я и поступил. Полуоткрылся.

Костя внимательно выслушал, скептически поворошил кудри. Но настаивать на более обширной информации не стал.

Надин я решил не навещать. Устал зверски. Осторожное постукивание по стене не изменили моего решения. В голове крутится, изгибается Костина «версия», каждая буква которой набухла кровью? К чему я «прикоснулся», к какой «тайне», что заставило преступников пойти на крайние меры?…

25

Утром тщательней обычного побрился, натянул красную водолазку, надел светлый костюм. Праздник положено встречать по праздничному – аксиома сродни брежневской: экономика должна быть экономной.

Ибо сегодня – день рождения Надин.

Облившись даренным французским одеколоном, обрызгал водой из под крана вчера купленные цветы и отправился поздравлять соседку.

Именинница в белом платье с рюшами, туго обтягивающем вызывающие ее формы, умиленно принимала поздравления… бабы Фени. Вот этого, признаться, я не ожидал – противостояние двух женщин давно известно и начисто исключает любые контакты. Кроме взаимых уколов и защипов. А тут – любовное облизывание, слащавые пожелания.

– Не стану вам мешать, – засуетилась баба Феня, едва я, получив разрешение, перешагнул порог. – Поздравляйтесь на здоровьичко, цалуйтесь да обнимайтесь, – не преминула послать старая ехидина остро заточенную шпильку. – А я побегу на кухню, завтрак готовить старому хрычу. Не заслуживает ентого упрямец, да уж куда деться от женской доли. Хорощо Наденьке – холостячка, а я, чай, замужняя, подневольная.

Удовлетворив извечное женское стремление принизить другую женщину – незнакомую либо близкую подругу значения не имеет – старуха вышла из комнаты, со стуком и скрежетом захлопнув дверь.

Надин проводила ее негодующим взглядом и повернулась ко мне.

– Сколько лет, не спрашиваю, – начал я поздравительный монолог. – Судя по внешности, не больше двадцати. От всего сердца желаю…

И поплыл, расцвеченный искорками иллюминации, поток славословия. Чего я только в нем не намешал. Здоровья, ангельской красоты, сладкой любви, неземного счастья, райского блаженства. Язык запутался в паутине пожеланий, будто рыба в неводе, губы слиплись от вязкой патоки выражений.

Бледное от негодования лицо Надин разрумянилось, она позабыла, или сделала вид, что позабыла, издевательские «поздравления» вздорной соседки.

– Спасибо, Пашенька, спасибо, родной, – расчувствовалась она, вытирая надушенным платочком повлажневшие накрашенные глаза. – Надеюсь, все это ты повторишь сегодня вечером за столом?

Я охотно заверил именинницу: так и сделаю. Мало того, добавлю солидную дозу еще не высказаного, но хранящегося про запас, словно мед в кадушках. Выспренность подобного обещания сродни раскушенному зернышку горького перца. Юбилярше пришлось проглотить его.

– Надеюсь, бывший муж приглашен?

Вопрос «на дурачка» – мне отлично известно: да, приглашен.