На второй день перерыва ей позвонила Беа Риттер, но даже она не рассказала Мариэлле сути дела. Она сделала вид, что ничего не знает, и не стала говорить о том, что именно она навела Тома Армура на нового свидетеля. Она только спросила, нет ли у Мариэллы новых сведений про Тедди.

– Пока ничего. А вы видели Чарльза?

– Видела несколько дней назад. Вот‑вот вынесут вердикт, так что он безумно нервничает.

К полуночи новостей все еще не было. Оставалось обыскать еще два судна, причем экипаж одного из них, немецкого, был категорически против. Моряки говорили, что они не обязаны подчиняться требованиям американских спецслужб. Агенты ФБР потеряли целых восемь часов, добывая официальный ордер на обыск. В десять часов утра, когда судья Моррисон призывал, как обычно, к порядку участников судебного заседания, Джон Тейлор еще находился на борту последнего корабля вместе с представителями береговой охраны и агентами ФБР. Он был уверен, что найти ничего не удастся, но хотя бы ради Мариэллы он обязан был закончить обыск. Рано утром он позвонил из порта Тому Армуру. Тот еще не уехал во Дворец правосудия.

– Ну?

– Ничего не нашли. Никаких следов Тедди. Никто ничего не знает, все как воды в рот набрали. Всех информаторов запустили – ничего. Луи Любовник к телефону не подходит. Думаю, боится. Вполне может уйти в кусты.

Итак, ничего утешительного Тейлор не сообщил.

– Мать вашу, что мне прикажете делать?

– Делайте то же, что собирались делать два дня назад, как будто ничего не произошло.

– Послушайте, этот человек не крал ребенка, когда это до вас дойдет? Вы своими ушами слышали, что за пижаму было заплачено пятьдесят тысяч.

– Я все знаю. А кто будет свидетельствовать под присягой? Я? Вы? Мы с вами можем говорить только с чужих слов, это не свидетельские показания.

– Да не может же быть… – Том почти рыдал, но Тейлору уже ни до чего не было дела, настолько он был измучен. Ему оставалось проверить целый корабль, а сил уже не оставалось.

– Слушайте, вы, я два дня не спал, рылся во всяком дерьме тут, на кораблях, и – ни хрена. Я понимаю, что ваш Чарльз, наверное, ничего не сделал, но я ему ничем не могу помочь, у меня в руках нет ничего. Мальчика здесь тоже нет. Ну что вам еще?

– Я подам апелляцию… – Голос Тома дрожал, но и Тейлор чувствовал себя не лучше.

– На каком основании? – устало спросил Тейлор. Его люди в эту минуту уже всходили на борт немецкого судна, но надежды практически не было. Все уже понимали, что мальчика им не найти. Или его спрятали так надежно, что никому до него не добраться, или он уже похоронен. – Как хотите, приговор не пересмотрят, – добавил Тейлор, не дождавшись ответа Тома.

– Не знаю… Дайте только время… Вы можете придумать хоть какой‑нибудь предлог для нового перерыва?

– Абсолютно никакого. И если Луи не появится с минуты на минуту, судья вместо него сцапает нас с вами.

– Это я понимаю.

– Когда обыск кончится, я пришлю вам в суд кого‑нибудь из моих ребят с запиской. Только ни на что не рассчитывайте.

Том уже ни на что и не рассчитывал, и ему страшно было подумать, как он скажет Чарльзу, что Луи Любовник смылся.

Но все‑таки пришлось сказать. Чарльз завопил:

– Что он сделал?

– Смылся, – громким шепотом проговорил Том, и в эту минуту они вошли в зал суда.