Кисако капризно надула губы.

– Как тебе не стыдно! Вовсе я не сон и не снюсь тебе! Я же не сплю…

– Что ты там сюсюкаешь – шу‑шу‑шу? – раздался голос Гоэмона. Он стоял на пороге. Невежа, войдя в дом, не снял ни шляпы, ни обуви. – Что это у тебя? – Он ткнул пальцем в Кисако. – Зверушку держишь? Для забавы? Ну, иди сюда, ишь ты, какое милое, ласковое животное!..

Брови Кисако стремительно взлетели вверх.

– Нет, нет, это… она… – Я захлебнулся словами. – Разрешите представить, моя… э‑э‑э… невеста Кисако.

– А‑а, киска… Это которые мышей ловят, – он понимающе кивнул.

– Да вы что?! Не кошка, а женщина! Кисако ее имя. Мы собираемся пожениться.

– А‑а‑а, твоя самка, значит!

Я видел, как у Кисако дрогнули губы. У меня снова все завертелось в голове. Хоть бы проснуться! Хоть бы поскорее проснуться! Хоть бы будильник зазвенел!..

– А зачем ты давеча с этой самкой кусался?

Перед глазами у меня поплыли огненные круги.

– Это… это… Ну, как вам объяснить… Это – поцелуй! Так мы выражаем любовь…

Гоэмон тут же извлек знакомый мне рулон туалетной бумаги и размашисто написал: «Самцы и самки в знак любви кусаются».

Кисако, сверкнув глазами, застонала и сжала кулаки.

«Ну хватит, – подумал я, – придется прибегнуть к крайней мере».

– Кисако, дорогая! – взмолился я, хватая ее за руки. – Прошу тебя, минуту терпения! Возьми что‑нибудь тяжелое и дай мне хорошенько по голове!

– Да я ему сейчас всю башку расколю! – взревела Кисако. – Как он смеет…

– Пойми, бить его совершенно бессмысленно. Он же продукт моего сна! Ну, умоляю тебя, стукни меня хорошенько!..

Откуда‑то доносился тяжелый металлический грохот. Сначала я подумал – в голове стучит. Прислушался. Нет, это был стук парового молота, вбивающего в землю стальную сваю.

Ну, опять началось!

Олимпиада давным‑давно кончилась, а дороги все еще ремонтируют… Впрочем, нет, грохот доносится из котлована – неподалеку прокладывают новую линию метро.

К ударам парового молота прибавился оглушительный низкий хриплый вой – сопляк с верхнего этажа крутил «Модерн джаз» на самодельной стереорадиоле. Вот сволочь, ведь каждый вечер запускает! Да еще на полную мощность. Знает, что звукоизоляция в нашем доме ни к черту…

Подумав об этом, я открыл глаза. Я лежал в углу кухни, уткнувшись головой в дверной косяк. Кисако сидела рядом и напряженно смотрела на меня.

Я лихорадочно огляделся.

Его не было!

– Спасибо, дорогая! – сказал я, поглаживая раскалывавшийся от боли затылок. – Ты меня спасла. Я наконец проснулся… Видишь, я был прав – это был сон. А теперь чудовище исчезло.

– Как бы не так! – ответила Кисако довольно сухо. – Сидит в комнате и жрет наш ужин, все, что я приготовила. Да еще вместе с посудой.

Вскочив как ужаленный, я заглянул в комнату. Кисако ничего не выдумала: он с задумчивым видом доедал маленький пластмассовый чайничек для соевого соуса.

Я совершенно скис.

– Значит… он… не сон…

– Что ты заладил – сон, сон! Ты вообще‑то соображаешь что‑нибудь? Кто он такой? Кем тебе приходится? Зачем ты притащил этого отвратительного человека, этого невежу, эту бесцеремонную, нахальную свинью?

– Не знаю, не знаю! Ничего не понимаю… Я встретился с ним совсем недавно, в Йокогаме… Если только это не сон…

– Хватит с меня! – закричала Кисако.