— Будь я лет на десять помоложе, отвалил бы за тебя пару миллионов, — говорит он. — Все остальные мужики защелкали бы зубами, как голодные волки, а Гид просто околел бы с голодухи.

Хорошо, что ноги мои были под столом: они задрожали, и я не могла произнести ни слова. Смотрела на его руки. Он вытащил спичку и стал выстругивать из нее зубочистку. Когда я увидела его в гробу, подумала, что, будь он вправду моложе, наверняка сделал бы то, о чем говорил.

6

В последний день июля я поехала в город: нужно было забрать почту, купить военные облигации и зайти в бакалейную лавку. Старик Вашингтон, торговавший кормами, только что получил новый сорт смеси для цыплят и пытался мне ее всучить. Пришлось проторчать пол-утра в его лавке, болтая о том о сем. Корм не купила: те яйца, что успевали снести мои куры, и так было некуда деть. Зато совершила единственный доступный мне патриотический поступок — купила военную облигацию. В самом начале войны меня назначили наблюдателем за самолетами. Изучила кучу материалов об авиации, но самолеты надо мной не летали, разве что иногда появлялись трескучие тихоходы нефтяной компании, проверявшие сверху трубопроводы. Иногда по ночам гудели большие, но я их не видела.

Попила в аптеке и направилась на почту. Почтовый ящик был набит торговой рекламой, пришли «Домохозяйка» и «Ридерс Дайджест». Когда вытаскивала всю кипу, на пол упало письмо. Выкинула все проспекты в мусорный ящик и подняла его. Подошла к стойке, открыла, прочла. Во рту пересохло, казалось, что слиплись губы. Кто-то ходил мимо, люди, тени — не знаю. Старина Бердо, почтмейстер, вышел из-за стойки, чтобы пришпилить какой-то листок на доску объявлений, подошел ко мне и протянул носовой платок. Не знала, что плачу.

— Я так вам сочувствую, миссис Уайт, — сказал он. — Видно, оно истребит всех наших парней до того, как издохнет.

Пошла искать Гида, а про то, что нужно вернуть платок, вспомнила только через месяц. Знала, что Гид построил новый дом на восточном краю города, где-то на авеню Шелковых Чулок, которую он почему-то называл Ипотечными Рядами. То и дело останавливались машины, люди предлагали меня подвезти. Не знаю, что уж там им отвечала. Увидела машину Гида возле дома, а потом и его самого: он вкапывал столбы во дворе, строил что-то вроде загона. Увидев меня, он очень удивился. Я спрятала голову у него на груди, вдыхая запах пота и крахмала от рубашки, и перестала что-либо видеть.

— Последнего моего мальчика они тоже убили, — сказала я.

— Молли, ты, может, зайдешь?

Кирпичный дом был огромным и уродливым.

— Поехали домой, — сказала я.

Он отвел меня к своей машине и посадил на переднее сиденье.

— Зайду в дом на минутку, — сказал он.

Я надеялась, что он не приведет Мейбл. Не привел. Поехали.

— Остановись у почты, — попросила я. — Журналы забыла.

Он зашел на почту и забрал журналы: мистер Бердо отложил их в сторону.

Прижалась к нему, когда мы переезжали Луковичный ручей.

— Что же собирается оставить мне жизнь? — сказала я.

Вспомнила о своей машине, когда Гид затормозил у задних ворот, — набитая покупками, она осталась у почты.

По правде говоря, на Гида не обращала внимания, пока не выпила свою чашку кофе. Потом заметила, что его чашка все еще полна и уже успела остыть. Накрыла своей рукой его руку, увидела его глаза и устыдилась своего эгоизма.

— Попей кофе, — сказала я.

И горе ушло. Странно, я теперь не смогла бы плакать, даже если бы захотела. О Джимми в тот день больше не думала, а назавтра думала не о том, что я его потеряла, а о том только, что он лишился жизни и уже никогда ее у него не будет.