За столом Гид сидел со мной рядом. О двух мужчинах сразу никогда не умела думать: один теснил другого.

— Останься сегодня на ночь, — попросила я.

До вечера мы просидели на крыльце. Так много Гид никогда в жизни не говорил. Рассказал о делах, распрях с Мейбл и о многом другом. Стояла жара, и мы видели, как волны раскаленного воздуха колыхались над пастбищами. Я держала Гида за руку.

— Мы с тобой должны были стать мужем и женой, — сказал он в тот раз.

Не ответила. Не любила рассуждать о том, как было бы хорошо, если бы что-нибудь сделать по-другому. Мы сделали то, что сделали, и да, конечно, случились ужасные вещи, но ведь если бы мы поступили иначе, то все равно — случились бы другие ужасные вещи.

Мы закончили все хозяйственные дела, легко поужинали и сидели в гостиной, включив свет и не зная, чем заняться.

— Сыграем в домино, — предложила я.

Выдвинули карточный столик. Играли часа четыре, спать не хотелось. Мне везло, я все время выигрывала.

— Рыба, — наконец сказал и он.

Я долго мешала кости, а Гид попросил показать то единственное письмо от Джимми. Соврала, что письмо потерялось. На самом деле оно лежало в коробке из-под обуви. Я вся сжималась, когда приходилось врать Гиду, так он был доверчив и так легко его было обмануть. Часть меня все же требовала показать письмо: увидев, он никогда не смог бы меня покинуть. Но, слава Богу, не показала.

— Ну что ж, — сказал он. — Может быть, найдется на днях. Почему бы нам не лечь, раз нечего делать?

Было жарко, ни намека на ветерок. Сказала, чтобы Гид снял нижнюю рубашку, но он не послушался и тут же уснул. Три или четыре раза за ночь вставала, брызгала простыни водой: пот лил с меня не переставая. Один раз Гид проснулся, приподнялся на локтях и увидел, что я не сплю.

— Мы с тобой прошли долгий путь, ведь правда? — сказал он и снова уснул. Спал он всегда на животе. Да, вместе путь долгий, думала я. Только и порознь не меньший. Следующей ночью меня поджидает луна и пустая постель. Положила руку ему на шею, почувствовала под рукой капельки пота.

Похоже, что все же немного поспала: когда открыла глаза, Гид уже натягивал джинсы.

— Я по хозяйству, — сказал он. — Лежи, досыпай.

— Может, стоит пролежать в кровати всю оставшуюся жизнь, — сказала я и встала. Готовила завтрак, пока он обихаживал скотину. Потом поехала с ним в город за своей машиной. Сказать друг другу нам было нечего. Возле почты наклонилась и поцеловала его в щеку.

— Спасибо, что побыл со мной, — сказала я.

— Ты что, Молли, — сказал он. — Наш единственный сын.

Дома пошла в кладовку, вытащила то письмо из обувной коробки и, присев у мусорного бачка, перечитала его снова.

ЗДРАВСТВУЙ, МОЛЛИ,

пишу, чтобы просто сообщить — когда кончится война, я домой не вернусь, вы все меня не ждите. Доберусь до Техаса не скоро, в мире есть другие места, и они мне нравятся гораздо больше.

Джо как-то писал мне, будто ты опасаешься, что я вдруг женюсь на какой-нибудь филиппинской девушке и без предупреждения притащу ее домой. Не волнуйся, на филиппинке или какой другой не женюсь. Война сделала свое дело, религия меня больше не интересует, девушки — тоже, а интересуют только мужчины. У меня есть богатый друг, богатый по-настоящему, он хочет, чтоб я остался с ним, и обещает, что мне никогда в жизни не придется работать. Я собираюсь остаться с ним. Если нас не убьют, мы, наверное, будем жить в Лос-Анджелесе.

Надеюсь, что этот богатый друг его любил. Джимми был жестоким мальчиком, но, наверное, пережить все это — моя судьба. Сожгла письмо, взяла корзину и пошла собирать вчерашние яйца.