— Думаешь, она сможет? — спросил Гид.

— Отойди-ка, чтоб тебя грязью не забрызгало, — сказала Молли.

Она разогнала свой форд, как какой-нибудь «Боинг». Я знал, что она может устроить, поэтому покрепче вцепился в руль. Когда цепь натянулась, получился такой рывок, что моя голова чуть не улетела ко всем чертям. Но из грязи мы выбрались. Гид хотел запрыгнуть на ходу, но оказался слишком далеко и не успел. Я просигналил, чтобы она остановилась, дорога была слишком скользкой, и я боялся тормозить. Просто сидел и готовился выпрыгнуть, если что случится. Невозможно угадать, что устроит Молли за рулем. Однажды, когда я ехал с нею, она умудрилась перевернуть трейлер с двумя свиньями и одиннадцатью хряками только потому, что нам просигналил при обгоне автобус. «Нечего ему было сигналить», — сказала она потом. А я полдня собирал эту визгливую сволочь.

Но тут мне повезло. Цепь провисла и дернулась на повороте, и Молли вспомнила обо мне. Я вылез из пикапа и отвязал цепь, пока мы не укатили слишком далеко.

— Вот это да, — сказала она. — Похоже, мы забыли Гида.

— Он нас догоняет, — сказал я, не оглядываясь. Настолько-то я его знал.

Я уже собирался подать машину к нему, когда раздался его вопль.

— Стой на месте, — кричал он. — А то на меня наедешь!

Он раскраснелся и стал похож на старого сердитого индюка.

— Ты что? — сказал он Молли. — К дереву тебя привязать?

— Ну, чего ты пешком пошел? — сказала она, ни капли не сердясь на него, как всегда. — Садись ко мне в машину. Мы в город не едем, мы возвращаемся ко мне. Нужно заняться твоей рукой.

И она поймала его за больную руку, чтобы он не мог убежать, и молча повела к своему форду. Он знал, что с ней шутки плохи, тем более когда у нее такое физическое превосходство.

Молли прожила всю жизнь в старом тейлоровском доме на холме. Говорили, что это самое высокое место графства. И правда, от дома открывался вид во все стороны на многие мили. Впервые я увидел Молли именно здесь: она несла из погреба кувшин виски для своего старикана. Первый раз в жизни я был в гостях. У меня в семье все светловолосые, и я никогда не забуду, как был потрясен, увидев черноволосых детей Тейлоров. Мой папа со старым Тейлором сидели на задних ступеньках и полчаса пили виски, а потом отловили нас с Молли и заставили тоже выпить по глотку. Мы заплакали и убежали в свинарник, где стали есть лепешки из месива, которым кормили свиней, чтобы отбить мерзкий вкус виски. Когда мы вернулись назад, Тейлор придумал еще одно развлечение: он повесил на забор ведро и пообещал мне десять центов, если я в него попаду из его старого двенадцатикалиберного дробовика. Что такое десять центов, я не знал, но был без ума от ружей. Папа придерживал ружье, поэтому вряд ли вся отдача досталась мне, но все же удар был приличный. В ведро я, конечно, не попал, и старик не дал мне десяти центов, — что такое эти центы, я узнал только через пару лет. Молли пожалела меня, отвела в погреб и показала самогонный аппарат.

Она всегда оставалась на месте, прожив всю жизнь на одном и том же холме. Наверное, она не видела смысла в передвижениях. Однажды ночью, когда мы были помоложе и еще спали вместе, я проснулся от дребезжания стекол под ветром и спросил ее об этом.

— Разве тебе не интересно поглядеть мир? — спросил я.

— Нет, — ответила она. — Я здесь живу точно так же, как жила бы в любом другом месте.

Обняла меня, и мы заснули.

И, возможно, она была права, испивая свою чашу на этом холме.