— Я твоя сестра, — возразила я. — И я не хочу больше видеть бабушку никогда в жизни.

 — Фиалка! — Отец подошёл ко мне, укоризненно покачал головой. — Прекрати дурить. Иди оденься, солнышко.

 Он протянул руку, словно собирался и меня, как маму, покровительственно похлопать по попке. Я шарахнулась от него.

 — Пап, не надо! Я серьёзно. Я никуда не поеду.

 Папино лицо побагровело. Я видела, как на виске бьётся жилка. Он снова поднял руку. Я подумала, что на этот раз он меня ударит. Я стиснула кулаки, но не отступила. Папа уронил руку, не тронув меня.

 — Ну и оставайтесь. Я не собираюсь вас уговаривать. Вы мне противны оба.

 Он повернулся и зашагал к выходу, печатая шаг, но на ногах у него были старые разношенные домашние тапки. Он споткнулся, один тапок соскочил и скособочился. Папа не стал останавливаться и поправлять, так и шёл до самой двери, подволакивая одну ногу.

 Мы с Уиллом посмотрели друг на друга и согнулись пополам от смеха, зажимая себе ладонями рты, не то отец бы вернулся и на самом деле нас побил. Уилл сделал ещё один бутерброд с клубничным вареньем, только на этот раз очень старался, даже корочку обрезал. Разделил на треугольнички, красиво разложил на блюдце и с поклоном подал мне. Я проглотила угощение в несколько глотков.

 Уилл сказал:

 — Ну что, свобода на целый день!

 Я сказала:

 — Ты вроде говорил, у тебя какие-то планы.

 — Их можно отменить, — ухмыльнулся Уилл.

 — Может, поедем в Бромптонский лес? — предложила я. — Ах, Уилл, поедем, ну пожалуйста!

 — Может быть. Попозже. Посмотрим по настроению.

 — Ладно. Только… Пусть у тебя не будет настроения играть в игры, хорошо?

 — Играть в игры иногда бывает очень весело.

 — Жмурки меня как-то не вдохновляют.

 — Я придумаю новую игру, тебе на радость.

 — Вернее, на радость себе.

 — Вот именно. А иначе какой смысл?

 Глаза у него блестели.

 Я насторожилась. Какую ещё игру он задумал?

 — Мы ведь теперь друзья, да? — спросила я.

 — Конечно. — Уилл сунул палец в банку с вареньем и быстро провёл ярко-красную полоску сначала на своём запястье, а после — на моем. — Мы будем кровными братом и сестрой, — объявил он и слизнул варенье с моей руки, а я — с его.

 Тут за нас взялась мама. Она спустилась по лестнице в зеленом шерстяном платье с фиолетовым шарфом, приколотым янтарной брошкой. Лицо над этим красочным нарядом было очень бледно.

 — Что ещё за разговоры, будто вы не поедете? Конечно, поедете — оба.

 — Не, не поедем, — сказал Уилл. — Тебе и самой не хочется ехать. Ты едешь, потому что отец заставляет. Бабушка с тобой тоже не слишком хорошо обращается, правда?

 Мама смутилась и покраснела.

 — Уилл, перестань, пожалуйста. Ну пускай, ты можешь не ехать, если не хочешь. Я понимаю. Но ты, Фиалка, должна поехать обязательно. Если ты не поедешь, папа очень расстроится.

 — Очень жаль. — Я скрестила руки на груди, словно в обороне.

 Так и стояла, обхватив себя руками, когда отец снова спустился вниз. Лицо у него все ещё было ярко-розовое, шея почти фиолетовая — от туго впившегося воротничка. Собираясь в гости к бабушке, папа всегда облачается в официальный костюм и рубашку с галстуком, потому что бабушка говорит, она терпеть не может, когда взрослые мужчины носят неряшливые футболки.