— Заткни их! — раздался голос откуда-то сверху. — Мешают…

…а вот малые ворота были приоткрыты, и во дворе стояла телега, груженая мешками, которые, собственно, холопы с телеги снимали да несли в дом. За ними, и за телегою, и за крутобокою лошаденкой приглядывала мрачного вида баба в простом платье. А её спешил обиходить хиленький мужичонка…

На кобеля они и не глянули.

Он же, обежав двор кругом, примостился в тенечке. Сунувшемуся было волкодаву, кобель показал зубы и вновь зарычал, тихо-тихо, так, что человек и вовсе не услышал бы, а вот зверь от этого голоса попятился, хвост поджавши.

— …мне кажется, ты несколько торопишь события, — мужской голос доносился издалека, из приоткрытого окошка, подле которого кобель и устроился. И был этот голос тих, но и слухам зверь обладал вовсе не человеческим. Пыльное ухо дрогнуло и повернулось к окну. — Еще рано о чем-то говорить. И уж тем более предпринимать…

— Потом будет поздно, — а вот женщина говорила резко и громко, ничуть не стесняясь быть услышанной. — Мы должны быть готовы!

— Мы готовы, — возразил мужчина.

А может, не боялись они потому, как говорили на ином наречье, не понятном большинству людей, что обретались в тереме. Вот кобель его понимал.

В долгой жизни свои преимущества.

— Нам всего-то надо подождать…

— Я устала ждать!

— Понимаю, но разве не сказано, что терпение — есть величайшая добродетель.

— Ты меня учить собираешься? — женщина заговорила тише, и голос её ныне походил на шипение, от которого шерсть на загривке кобеля дыбом поднялась. — Ты… меня? Ты забыл, кто я есть?

— Разве ж мне будет позволено?

— Я… истинная владычица! В моей крови наследие древней силы…

— Успокойся, дорогая, ни к чему давать лишний повод. Слуги порой болтливы…

— Вы просто не умеете с ними обращаться. Твои слуги слишком вольно себя ведут. Я тебе говорила?

— Не единожды.

— Варварская страна. Варварские порядки… ничего, скоро все изменится… я так устала… годы… потраченные впустую годы… я ведь должна была…

— Знаю.

— Имелись договоренности, но что я получила? Вместо дворца жалкую лачугу…

Если бы пес мог смеяться, он расхохотался бы. Лачугой терем назвать язык не поворачивался.

— …диких людей, не способных проникнуться светом истинной веры… годы страданий. И теперь ты мне говоришь, что я была недостаточно терпелива…

— Скоро уже, — в голосе мужчины послышалась непонятная обреченность. — Медведевы готовы, как и прочие… стоит произнести слово, и они выступят.

Кобель поднялся.

— А если нет? — женщина, кажется, подошла к окну. — Если они окажутся слишком трусливыми?

— Тогда выступят не они… многие недовольны, что государем, что новыми его порядками. А уж эта затея со школой… понятно, к чему идет. Он получит собственных магов, и тогда-то…

Окно открылось и женщина выглянула. Нет, пес не видел её, как и она не видела пса, но все одно он замер, распластавшись на камнях, затаив дыхание, не способный отвести подслеповатых глаз от темных крыл, что развернулись на двором.

И вновь где-то там взывали собаки.

Застыли люди.

— Мы хорошо пострались… кого бы Елисейка ни выбрал, прочие обидятся.