— Привет, — сказала Лика, подумавши, что, может, так оно и лучше. А то ведь тоска смертаная, тут скоро и с мышами беседовать станешь.

Если поймаешь какую.

— Доброго дня, — Славка почесал кончик носа пером. На носу уже пятно виднелось, и еще одно — на щеке. — Вы еще тут?

— Ага, — Лика приглашения не дождалась и вошла. Бочком. Оно-то, конечно, маменька попеняла бы за невоспитанность, ибо приличные девицы не приходят незваными, но Лика же не виноватая, что её не зовут. Этот вот… он же ж книжник.

А книжники — они все жуть до чего недогадливые.

— Я вчера говорил, чтобы переселили. Все-таки тут довольно прохладно и климат для ребенка не лучший. А…

— Гулять ушли, — сказала Лика, оглядываясь.

Эта комнатка, в отличие от той, которая им досталась, была просторна. Сюда б и четыре кровати влезло б, да для сундуков осталось бы место, а не то как они вчерась маялись, добро свое пристраивая.

Матушка, верно, очень обрадовалась, если прислала целую дюжину сарафанов. И Лилечке еще. Одной только ведьме ничего не прислали, и Лике стало её жаль.

Она-то поделилась.

Ей не жалко.

А ведьма покраснела, видно, неудобно ей сделалось, но отказываться не стала. И правильно. Стеснение стеснением, но не будет же она в одном и том же ходить.

— А ты?

— А я не пошла, — Лика присела на край сундука, который стоял у двери. Огроменный. И по виду старый, может даже древний. И что в нем этакого?

Папенька оценил бы.

— Почему?

— Не знаю… тесно тут, что ли… вот у нас, если гулять идешь, так по-настоящему… ну там, хочешь на речку, хочешь на поле. И верхами тоже можно. Я как-то в ночное ходила, правда, маменька потом ругалася, сказала, что если прознает кто, то замуж не возьмут.

Лика подумала и рукой махнула.

— И ладно бы… чего там хорошего.

— В ночном?

— В замуже.

— А любовь? — Славка склонил голову на бок. Вот ведь… и волосы торчат, и сам лопоухенький, и платье вновь измазал, что один рукав, что другой.

— Любовь… — Лика вздохнула. — Кто ж про неё думает-то? Маменька говорит, что по любви — это не серьезно.

— А как серьезно?

— Так, чтоб человек хороший был. Достойный. Чтоб опора и… правда, папенька наш — такая себе опора, вечно сидит да пишет, пишет… — Лика махнула рукой. — Зато маменька все-то хозяйство держит крепко. У ней не забалуешь.

Славка молчал, ожидая продолжения.

— Чтоб… с деньгами.

— Большими?

— Ну… не знаю. Чтоб на жизнь хватило. Маменька сказывала, что когда она за папеньку пошла, то у него денег вовсе мало было. И терем покосился, и хозяйство вовсе в упадок ушло. Она-то все поправила, но то она… вот моя сестра, она хорошо мужа себе отыскала. Правда… — Лика замолчала, подумав, что навряд ли человеку стороннему хоть сколько интересны перипетии жизни Аннушки.

И самой Лики.

И… и что она вовсе сказать интересного может? Как силки ставить на куропаток да зайцев? Или как по лисьему следу идти? Про охоту глухариную, болота с клюквою и старое дерево с дуплом, где пчелы обжились. Дикие, само собою.

Про медведя, который к этому дуплу ходить повадился, мед чуя, и про то, как она, Лика, однажды полдня на ветке просидела, тряслася жутко, боялась, что медведь почует. А он все кругами ходил, ходил, даже взлезть попробовал, да только не вышло.

Нет, это все… обыкновенное какое-то.

Не изящное.