|
Слезы жгли глаза Катрин. Этот человек любил ее, его преданное смерти тело, горячее и живое, было в ее объятиях, его бескровные, искусанные губы шептали слова любви и покрывали ее безумными поцелуями... И вот Феро превратился в окровавленное месиво, которое вскоре бросят в реку. Представляя себе страдания Терейны, она всхлипнула и закусила губу. Человек, тянувший ее за собой, понял это по-своему. - Плачь теперь, ты сама подписала себе смертный приговор, дура! Какая заноза попала тебе под ноготь, что ты связалась с этой ужасной бабой? И поскольку Катрин не отвечала, он покачал своей большой головой, напрочь лишенной шеи и похожей на шар, поставленный прямо на плечи. - Мне будет жалко мучить тебя, обидно избивать такую красивую девушку, как ты. Но вполне возможно, она заставит содрать с тебя три шкуры, за то, что ты е" сделала. - Она меня может только убить, - презрительно ответила Катрин, - и ничего больше. - Убийство убийству рознь. Я предпочел бы повесить тебя, но для нее этого будет, мало. Ладно... я постараюсь быть неловким, чтобы не растягивать надолго наказание. Намерение человека было добрым, но то, о чем он говорил, было отвратительным, и Катрин плотно сжала губы, чтобы не задрожать. - Спасибо, - прошептала она. Из низкой комнаты палач и его пленница попали в коридор, куда выходили три двери, обитые железом. Одна из них была открыта. Человек подтолкнул Катрин, и она оказалась в узкой, сырой камере. Позеленевшая кружка и кучка гнилой соломы - вот и вся обстановка. И вдобавок к ней - пара ржавых браслетов, подвешенных за цепь к стене. Немного дневного света проникало в подвал через отдушину шириной в ладонь, расположенную так высоко, что нельзя было до нее дотянуться. Отдушина выходила во двор на уровне земли, и грязная вода капала из нее вниз. - Вот ты и у себя. Давай руки. Она покорно протянула руки. Тяжелые железные браслеты защелкнулись на нежных запястьях. Какое-то время палач не выпускал ее руки из своих. - У тебя красивые руки, руки благородной дамы. Да, жаль, очень жаль. Иногда и мое ремесло бывает грустным. - Зачем же вы им занимаетесь? Плоское лицо палача приняло наивно-удивленное выражение, улыбка обнажила желтые зубы. - Мой отец занимался этим, его отец тоже. Это хорошее ремесло и может высоко поднять способного человека. Я, возможно, стану когда-нибудь присяжным палачом большого города. Существуют тонкости, за которые нас ценят. Ах! Если бы король вернулся в Париж! Как это было бы хорошо! С нескрываемым ужасом Катрин обратила внимание на пятна еще свежей крови на одежде палача. Он это заметил и со смущенной улыбкой сказал: - Ну, ладно. Не хочу тебя больше пугать, а то ты примешь меня за зверя. Постарайся заснуть, если тебе это удастся. Побоявшись, что она его оскорбила, и не желая дела! из него врага, Катрин спросила: - Как вас зовут? - Очень любезно с твоей стороны. Меня об этом редко спрашивают. А зовут меня Эйселен Красный... да, Эйселен. Моя мать говорила, что это красивое имя... - Она была права, - серьезно сказала Катрин. - Это красивое имя. Глаза Катрин довольно быстро привыкли к темноте камеры. Какой бы маленькой ни была отдушина, но, по крайней мере, она давала возможность различить день от ночи и видеть окружающие предметы. Пленница поблагодарила Небо за то, что ее не бросили в один из каменных мешков, познанных ею в Руане, находящихся глубоко под землей, куда свет не проникает никогда. |
