Он ничего не понимал.

— Встань! — сказала она резко. — Встань сейчас же!

— Ноги мои… — простонал он.

— Вижу. Как тебя угораздило так их отделать?

— Ох, да… Уйди. Оставь меня в покое…

— Слушай, — сказала Лорна, — хочешь ты остаться в живых или нет?

— Я заболел, — сказал Грэм. — Видишь, я болен, оставь меня в покое.

— Так тебе хочется сгореть заживо?

— А? Ты о чем говоришь?

— Говорю о лесном пожаре. О пожаре, который ты и твои дружки запалили.

Грэму вдруг стало холодно — холодно, несмотря на страшную жару, холодно до самой макушки, до кончиной пальцев, так холодно внутри, что даже не хватило духу отпираться. Он только тупо ее поправил:

— Это не они. Это я.

— Тебя зовут Грэм? Да?

— Да.

Лорне нравились его страдальческие глаза, перепачканная физиономия, еще что-то в нем, чего она не умела определить.

— Грэм, — сказала она, — давай будем друзьями. Я тебя не брошу, а ты не бросай меня. Пожар идет сюда. Вставай, пойдем. Ты должен встать и помочь мне. Иначе мы оба наверняка сгорим заживо.

Она была такая деловитая, спокойная, так знала, чего хочет… Здравый смысл подсказывал, что ее надо слушаться. Грэм ухватился за ее протянутую руку и со стоном поднялся.

Не выпуская ее руки, опираясь на нее, он спросил:

— Это тебя зовут Лорна?

— Да.

— Как твой отец, ничего?

— Я не знаю.

— Ты меня прости… за все.

— Хорошо, хорошо. Уоллес и Гарри поехали с ним. Дедушка Фэрхолл повез его в больницу. Они хотели мне позвонить, но не могут: телефон не работает. Им бы уже пора вернуться, но их все нет.

— Из-за пожара?

— Наверно. Пожар ужасный. Ты башмаки надеть можешь?

— Нет.

— Рюкзак твой я заберу. Так тебе легче будет идти.

— Он тяжелый.

— Это для тебя тяжелый, с твоими-то ногами. Давай его сюда… А теперь идем скорее. Ради бога, скорее.

…Надо было так случиться, что они встретились на последних ярдах дороги перед спуском в Милтондэйл, на опушке казенного леса, там, где кончались темные хвойные деревья и начинались светлые, лиственные, и декоративные кустарники и дома. Вернее, там, где вчера кончался лес и начинался город. Сегодня эта граница стерлась. Сегодня и там и тут были языки пламени, дым и чернота.

Ни дедушка Фэрхолл, ни отец Стеллы не предвидели этой встречи. В особенно опасные минуты мир иногда оказывается очень тесен.

Дедушка и Уоллес вышли из-за последнего перед городом поворота. Они тащили старика Джорджа, кое-как привязав его к сиденью машины. Он весил добрую тонну. До чего же он был тяжелый, до чего же у них болели руки — натруженные, все в волдырях, даже в порезах от острого края сиденья! Промокшая от пота одежда облепляла их, щекотала и царапала, тело истосковалось по передышке, по воде, по отдыху. Дедушка ждал, что сердце у него вот-вот остановится или разорвется, но оно все стучало, так громко, что в голове мутилось.

Гарри окончательно сдал. Его то и дело рвало, и они ушли вперед без него — пусть догоняет, когда сможет. Он отстал не намного, на каких-нибудь двести ярдов, но ему делалось все хуже. Очень уж он наглотался дыма, и нервное потрясение подкосило его сильнее, чем других, хотя он-то думал, что отделался легче. Сначала оно длилось недолго, всего несколько минут, а потом снова накатило на него, как гигантская волна или как оглушительный шум. Бешено несущаяся огненная стена, хоть и осталась позади и в пространстве и во времени, как будто снова надвинулась на него.