Кадзу в одиночестве стояла в кузове грузовика, и невыносимые страдания повергли ее, как случается с большинством женщин, в полное душевное смятение. На железнодорожном переезде прозвучал сигнал, со слепящего неба опустился шлагбаум в черно-белую полоску, состав из нескольких вагонов с грохотом прошел мимо. И в его окнах – тоже людские лица, бесчисленные глаза, которые с интересом вглядывались в нее.

Кадзу, как приговоренная к сожжению, подняла глаза к небу. Над низкими крышами загородных домов топорщились плотные облака, их облитая светом громада тянулась к зениту.

Выступление закончилось. Кадзу, в состоянии, близком к беспамятству, грузовик повез к следующему пункту.

Как раз в это время начались выборы депутатов в районные советы. По такому случаю Консервативная партия приобрела три тысячи громкоговорителей, которые использовала в Токио на каждом углу для постоянных нападок на Ногути. Партия новаторов смогла выставить на выборы не больше четырехсот кандидатов. И четыреста мегафонов.

Одновременно в Консервативную партию рекой потекли средства, таким потоком, будто прорвало плотину. Деньги же Кадзу почти закончились, и добыть еще было неоткуда. К восьмому августа стало понятно, что все с грохотом катится к провалу. Ни одна газета уже не предсказывала Ногути победу.

Девятого августа, накануне дня голосования, было сыро и мрачно, словно вернулся сезон дождей. Зарядил бесконечный ливень, нависла влажная духота. Ямадзаки использовал как последнее средство телефонные книги, составленные по роду занятий, и накануне вечером приготовил список в пятьдесят тысяч человек. Он решил отправить телеграммы: «Ногути опасности прошу поддержки» – за подписью председателя комитета Кусакари и утром девятого числа принес в Профсоюз почтовых работников текст. Ямадзаки просил обратить на телеграммы особое внимание – не важно, дойдут они все до адресатов или нет. Председатель Профсоюза почтовых работников с радостью откликнулся на просьбу.

Однако во второй половине того же дня пронюхавшая об этом Консервативная партия, которая намеревалась собственными телеграммами парировать удар, получила на Центральном почтамте отказ. Сторонники Тобиты сразу задействовали министра связи. Сверху спустили административный приказ, и вечером от имени Консервативной партии разослали сто тысяч – в два раза больше – телеграмм.

В четыре часа дня, в доме Ногути, Ямадзаки позвали к телефону. Раздвигая толпу набившихся в дом репортеров из газет, с телевидения и радио, он подошел. Голос помощника из штаба подготовки к выборам звучал возбужденно:

– Страшное дело! Сейчас поступили телефонные звонки из шести районов: Фукагава, Сибуя, Синдзюку, Икэбукуро, Сугинами, Китидзёдзи. Там везде разбрасывают листовки. «Ногути Юкэн в тяжелом состоянии», «Ногути Юкэн при смерти». Говорят, разносчики экстренных выпусков газет звонят в колокольчики и раздают эти листовки бесплатно!

Ямадзаки сообщил собравшимся в доме журналистом о безобразном инциденте. Кадзу, услышав новость, с криком бросилась в свою комнату. Ямадзаки поспешил следом.

Кадзу рыдала, рухнув на пол посреди комнаты. Из-за дождя здесь было невыразимо мрачно.

Ямадзаки, успокаивая, погладил ее по спине. Кадзу вскинулась, лицо ее заливали слезы и гнев. Она схватила Ямадзаки за отвороты пиджака и принялась трясти:

– Поймайте этого преступника! Прямо сейчас, поймайте. Какая грязь! Какая низость, использовать такие грязные методы… Если мы проиграем, мне останется только умереть. Я потеряла все, что у меня было.