– Но не считая этого, – улыбается он, – вы все поняли правильно.

Оливер

Мы с Хелен стоим перед судьей Каттингсом, как нашкодившие школьники.

– Я не намерен больше присутствовать при этом фарсе, мистер Бонд, – говорит он. – Если нужно, вколите ему успокоительное. Либо вы держите своего подзащитного оставшуюся часть этого заседания под контролем, либо я прикажу надеть на него наручники.

– Ваша честь, – говорит Хелен, – о каком справедливом суде может идти речь, если каждые пятнадцать минут нам подкидывают цирковые номера?

– Вы знаете, что она права, мистер Бонд, – замечает судья.

– Ваша честь, я обжалую судебное разбирательство с нарушением процессуальных норм, – сообщаю я.

– Вы не можете этого сделать, поскольку именно ваш клиент нарушает нормы, мистер Бонд. Несомненно, вам это известно.

– Верно, – бормочу я.

– Если одна из сторон намерена подать ходатайство, хорошо подумайте, прежде чем подавать. Мистер Бонд, я хочу, чтобы вы передали мое предупреждение, прежде чем мы начнем.

Я выхожу из кабинета судьи раньше, как Хелен успевает что‑либо сказать, чтобы еще больше разозлить меня. И тут же – когда думаю, что хуже уже не бывает, – вижу, как Рич Метсон разговаривает с моим подзащитным.

– Я просто составил ему компанию, пока вы не пришли, – объясняет Метсон.

– Уж кто бы спорил!

Он не обращает на меня внимания и оборачивается к Джейкобу.

– Эй, – окликает его детектив, – желаю удачи!

Я жду, пока его шаги затихнут вдалеке.

– Что, черт побери, здесь происходит?

– Ничего. Мы просто обсуждали дела.

– Отлично! Когда вы в последний раз беседовали вдвоем, забыл, чем это закончилось? – Я скрещиваю руки на груди. – Послушай, Джейкоб. Придется вправить тебе мозги: если будешь себя так вести, отправишься за решетку. Точка.

– Если я буду себя так вести? – говорит он. – Офигеть!

– Ты, наверное, еще слишком молод и не помнишь «Мир Уэйна». И невзирая ни на что, судят не меня. Я не шучу, Джейкоб. Если ты еще раз выкинешь что‑нибудь подобное, обвинение запихнет твой зад в тюрьму или, еще хуже, обжалует судебное разбирательство, а это означает, что все начнется по новой.

– Ты обещал, что заседание закончится в четыре часа.

– Обещал. Но в зале суда бог – это судья, и он хочет заседать дольше. Поэтому мне плевать, даже если заседание затянется до четырех ночи или судья Каттингс объявит: всем встать и показывать фокусы. Ты сядешь рядом со мной и будешь молчать как рыба.

– Ты расскажешь присяжным, почему я это сделал? – спрашивает Джейкоб.

– И почему ты это сделал?

Знаю, лучше бы я этого не спрашивал. Но сейчас не до лжесвидетельства. Думаю, между мной и Джейкобом не должно остаться недомолвок.

– Потому что я не мог ее бросить, – отвечает он, как будто констатируя очевидное.

У меня отвисает челюсть. Не успеваю я задать очередной вопрос: «Она отвергла тебя? Ты пытался ее поцеловать, а она слишком яростно сопротивлялась? Ты слишком крепко сжал ее в объятиях, и она случайно задохнулась?» – как в камеру входит пристав.

– Вас ждут.

Я делаю знак приставу, чтобы он открыл камеру. Мы заходим в зал заседаний последними, за исключением судьи и присяжных.