– Грибы, грибы, грибы. Кругом грибы, макароны по‑флотски да рыба. Скоро чешуя с хвостом отрастут. От них уже кожа на языке слазит, а изгаляться с вариациями сил давно нет. Доморощенное все, кустарное.

– Что делать, не бухти. Я бы тоже от нормального мяса с пивча‑ рой сейчас не отказался. Или от палки колбаски сырокопченой. Но вариантов иных‑то нет, хоть все сусеки перетряси, – заметил на брюзжание соседа Паштет. – А картофле света просто мало и удобрений. Да и где их взять? Электричество ведь не солнце.

– М‑м‑м, колбаса, – отрываясь от готовки, мечтательно протянул Треска. – Или головку сыра. С нынешней плесенью нажористо бы пошло. И что? Короткий вкусовой оргазм, а потом опять мучайся? Не, не трави душу, чувак.

За стеллажом с кухонной утварью булькнул небольшой самогонный аппарат, собранный парочкой еще в Пионерске, в котором уже некоторое время поспевала брага из сушеной морской капусты и пресловутых грибов с фермы. Рецепт они придумали через несколько лет после войны, когда запасы нормальной выпивки подошли к концу. Многие на борту догадывались о существовании агрегата, но закрывали глаза. В конце концов, праздники у моряков тоже еще были. Хоть и последние. Да и помянуть кого становилось необходимым все чаще.

После того как Лера чуть не разломала все метлой, ее, ненавидевшую из‑за дебоширившего по пьянке Батона алкогольное зелье, к этому сокровищу не подпускали на пушечный выстрел.

– Работай‑работай, отрада моя, – нежно проворковал Треска и ласково, словно ребенка, похлопал по боку пузатый прозрачный пятидесятилитровый бидон, в котором, пузырясь, поднималась пена. – Трудись.

– Зато ее нашли.

– Ой, милота. Еще бы, – возвращаясь к плите и покручивая сковородку, чтобы по дну равномерно растекся нагретый китовый жир, фыркнул Треска. – Батон за нее всю Антарктику бы перевернул. Пф, дочку себе выдумал.

– А я бы радовался, – изменившимся голосом ответил Паштет, ставя термос на стол.

– О чем это ты толкуешь, чувак?

– Всяко не помирать одному. Всегда здорово, когда у тебя кто‑то есть. А она хорошая. Хоть и упрямая, – просто сказал повар. – Посмотри на нас. Разве это жизнь? Говно это. Давно уже хуже зверей. И лучше уже никогда не станет, конечная. Поэтому все хорошо, что хорошо кончается. Каждый заслуживает кусочек счастья.

– Угу. Распекает ее сейчас Тарас, небось. Прикинь, угробила целый огнемет! Это ж сколько горючки, мать ее. Уйма! И ведь новолазоревские санки у америкосов стырила, лиса, а?

– И чего ей на той базе понадобилось? – отвлекшись от своей игрушки, поддакнул Паштет. – Духи фрицев искать? Ледышки обмерзшие. И ведь сунулась, не побоялась.

– Совсем съехала по Азату. Еще священник этот ей, видать, мозги как следует крутит, блин. Одно слово – баба, – возясь с толченой приправой из красной банки в белый горошек, цыкнул зубом новоиспеченный кок. – Что там в черепушке делается, поди ра…

В этот момент верхняя часть термоса со щелчком подалась вверх и откинулась в сторону.

– Екэлэмэнэ!?

– Смотри! – обрадовался Паштет.

– Етить… Я из‑за тебя зелень просыпал.

– Открылся! – Паштет наклонился к емкости и настороженно принюхался. – Странно.

– Что там? – помешивая заправленную рыбу, как можно более безразлично спросил Треска, которому, конечно же, было до смерти интересно. Но он скорее съел бы свою ушанку, чем признался в этом приятелю.