– До получки, – торопливо пообещал Гульченко.

– До ближайшей или до следующей? – проявил заскорузлый юмор Ромтин.

Валенок – что с него возьмешь?

А ведь я мог бы и не отдавать ему этот должок, вдруг пришло в голову Гульченко, когда он, бормоча слова благодарности, прятал деньги во внутренний карман. Взять, например, его на кукан… Ведь к сестре своей он не ходил со мной, так? Так. А ведь, если разобраться, это грубейшее нарушение инструкции. За такое уволить, конечно, не уволят, но выговорешник схлопотать можно запросто. А там, глядишь, и ежемесячной премии «за напряженные условия труда» можно лишиться… И если пригрозить, что заложу его начальству, да намекнуть, что если он забудет о том, что я занимал у него «башли»…

Тут Гульченко спохватился и пресек дурацкие фантазии.

Лучше я вот что сделаю, подумал он. Приеду домой, выслушаю очередной концерт своей стервы, а потом швырну небрежно деньги на стол и демонстративно уйду из дома. Пить пиво в соседней забегаловке… Пусть ее совесть заест…

– Приехали, – объявил Ромтин, прерывая работу воображения своего напарника. – Как заказывали: Треугольный, очко…

– К какое еще очко? – не сразу врубился Гульченко.

– То самое… карточное. Двадцать один… – расплылся в улыбке Ромтин.

По подъезду можно было предположить, что в пятой квартире обитают отнюдь не миллионеры. И даже не управляющие банком.

Стекло внутренней двери было разбито, и осколки хрумкали под каблуком. Ржавые почтовые ящики были исковерканы мощными ударами чего то тяжелого, межпанельные стыки грозили обвалом штукатурки, а стены были украшены самодеятельной росписью, в основном на нецензурные темы.

«Второй этаж», прикинул Гульченко и решил не рисковать пробовать лифт на прочность.

– Кто там будет: мальчик или девочка? – хрипло спросил сзади Ромтин.

Он всегда почему то этим интересовался. Как будто не все равно, какого пола носитель!..

– Анекдот слышал? – бросил, не оборачиваясь, Гульченко. – Грузину в роддоме говорят: «Поздравляем, у вас родился ребенок». – «Малчик?» – «Нет». – «А кто о?!»

Они достигли площадки второго этажа, и тут их ждал сюрприз.

Дверь пятой квартиры была стальной. Возможно, даже пуленепробиваемой. Если не удастся уговорить хозяев открыть ее, то придется убраться несолоно хлебавши. Такую броню не выбьешь плечом с разбега, как иногда приходилось делать в других домах.

Гульченко застегнул халат на все пуговицы, достал фальшивое удостоверение санэпидемнадзора и позвонил три раза.

Дверь почему то открыли сразу, даже не спрашивая, кто заявился.

Гульченко мысленно перекрестился и шагнул внутрь, без особой наглости, но и без лишней застенчивости оттесняя в прихожую молодую и довольно миловидную женщину, на которой почему то ничего не оказалось, кроме весьма легкомысленного пеньюара.

– Постойте, постойте, – спохватилась она. – Вы кто такие?

Да уж наверняка не твой хахаль, захотелось сказать Гульченко, но он лишь вытянул перед собой руку с удостоверением и сообщил:

– Служба профилактики эпидемий, гражданочка. Где ваш ребенок?

Прихожая являла собой разительный контраст с интерьером подъезда. Блестящий от свежей мастики паркет, натуральные ковры, хрустальная люстра, мебель из дорогого дерева… Откуда то из недр квартиры доносилось явно неумелое бренчание на пианино одной и той же унылой гаммы.

– Дома, – растерянно сказала женщина. – Музыкой занимается. С учительницей… А что такое?

– Мы должны обследовать вашего ребенка на икс вирус, – сурово сказал Гульченко.