Видели,

         как собака бьющую руку лижет?!

         Я,

         обсмеянный у сегодняшнего племени,

         как длинный

         скабрезный анекдот,

         вижу идущего через горы времени,

         которого не видит никто.

         Где глаз людей обрывается куцый,

         главой голодных орд,

         в терновом венце революций

         грядет шестнадцатый год.

         А я у вас – его предтеча;

         я – где боль, везде;

         на каждой капле слёзовой течи

         ра?спял себя на кресте.

         Уже ничего простить нельзя.

         Я выжег души, где нежность растили.

         Это труднее, чем взять

         тысячу тысяч Бастилий!

         И когда,

         приход его

         мятежом оглашая,

         выйдете к спасителю —

         вам я

         душу вытащу,

         растопчу,

         чтоб большая! —

         и окровавленную дам, как знамя.

3

         Ax, зачем это,

         откуда это

         в светлое весело

         грязных кулачищ замах!

         Пришла

         и голову отчаянием занавесила

         мысль о сумасшедших домах.

         И —

         как в гибель дредноута

         от душащих спазм

         бросаются в разинутый люк —

         сквозь свой

         до крика разодранный глаз

         лез, обезумев, Бурлюк.

         Почти окровавив исслезенные веки,

         вылез,

         встал,

         пошел

         и с нежностью, неожиданной в жирном человеке,

         взял и сказал:

         «Хорошо!»

         Хорошо, когда в желтую кофту

         душа от осмотров укутана!

         Хорошо,

         когда брошенный в зубы эшафоту,

         крикнуть:

         «Пейте какао Ван-Гутена!»

         И эту секунду,

         бенгальскую,

         громкую,

         я ни на что б не выменял,

         я ни на…

         А из сигарного дыма

         ликерною рюмкой

         вытягивалось пропитое лицо Северянина.