полный восторг, как подтверждающее все его подозрения.

     Он довольно-таки  откровенно высказал депутату, что  тот  не  умеет как

следует взяться за дело, депутат  же был достаточно  умен и понял, что  если

поручить вести допрос самому  Кнаррпанти,  то Перегринусу  это не только  не

повредит, но скорее даже решит все дело в его пользу.

     Проницательный  Кнаррпанти  имел наготове  не  меньше  сотни  вопросов,

которыми он атаковал Перегринуса и  на которые  действительно  часто нелегко

было  ответить. Преимущественно они были направлены на то, чтобы выведать, о

чем думал Перегринус как  вообще всю свою  жизнь, так,  в частности, при тех

или других обстоятельствах, например при  записывании подозрительных слов  в

свой дневник.

     Думание, полагал  Кнаррпанти, уже  само  по  себе,  как  таковое,  есть

опасная операция, а думание опасных людей тем более опасно. Далее задавал он

и такие лукавые вопросы, как, например, кто был тот пожилой человек в  синем

сюртуке и с коротко остриженными волосами,  с которым он двадцать четвертого

марта  прошлого  года  за обеденным  столом  договорился  о  лучшем  способе

приготовления рейнской лососины? Далее: не очевидно  ли для него самого, что

все  таинственные места в его бумагах справедливо возбуждают подозрение, ибо

все то, что им было оставлено незаписанным, могло содержать много  еще более

подозрительных вещей и даже полное сознание в содеянном преступлении?

     Такой  способ   ведения  допроса,  да  и  собственная  персона  тайного

советника  Кнаррпанти  показались  Перегринусу  столь  странными,  что   его

охватило любопытство узнать подлинные мысли этого хитрейшего крючка.

     Он  щелкнул пальцами, и послушный мастер-блоха мигом  вставил в  зрачок

ему микроскопическое стекло.

     Мысли Кнаррпанти гласили приблизительно следующее:

     "У меня  и  в  мыслях не  было, что  молодой  человек похитил, даже мог

похитить нашу  принцессу, которая уже  несколько  лет  как удрала с бродячим

комедиантом.   Но  мне  нельзя   было   упускать  случай  поднять  шум   для

восстановления   своей  репутации.  Мой  государь  стал  проявлять   ко  мне

равнодушие,  и при  дворе  уже  называли  меня  скучным  фантазером  и  даже

частенько находили глупым и пошлым, а между  тем никто еще не превзошел меня

ни  умом, ни  вкусом,  никто не знает,  как я,  всех  тех  маленьких  услуг,

которыми приобретают милость у государя. Не  помогал ли  я  лично княжескому

камердинеру при церемонии чистки сапог? И тут как небесный дар свалилась эта

история с похищением. Своим донесением о том, что  я напал на  след бежавшей

принцессы,  я  сразу вернул себе  положение, которое было уже потерял. Опять

уже находят меня умным, мудрым, ловким, а главное, столь преданным государю,

что присваивают  мне имя  опоры  государства, на которой  покоится  всеобщее

благоденствие.