– Ну, я думаю, Яндрия не станет возражать, – улыбнулся Орейн. – И старшие сестры тоже, уверяю тебя.

Ромили молча поклонилась ему, словно говоря: к вашим услугам.

На закате они отправились на постоялый двор. Солнце уже пожирало линию горизонта, небо было ясно. Все здесь, в этом полупустынном, насквозь прожаренном солнцем, негостеприимном краю вызывало у нее тоску. Как соскучилась она по дождику на закате или дождю со снегом, которые ежедневно на короткий миг проливались на ее родине! Яндрия пыталась привлечь ее внимание рассказами об армии, об окружающей местности, указала ей на Большой дворец, построенный на пологом холме, где должны были размещаться родственники Хастуров. Подобные обширные здания были возведены и в Хали, и в Тендаре, в Алдаране и Каркосе. Ромили отмалчивалась, отвечала односложно – ехала, глубоко погруженная в свои думы.

«Руйвен уже совсем не тот, каким я знала его. Или представляла… Мы по‑прежнему дружим, но о прошлой близости, родстве душ и речи идти не может. Я надеялась, он поймет меня, поинтересуется, что же случилось в „Соколиной лужайке“. Он даже не заикнулся – а ведь с ним приключилось почти то же самое… Может, поэтому он и не хочет бередить рану… Только обратил внимание на то, что я стала меченосицей, умею обучать ястребов… словом, всякие пустяки… Когда я покидала „Соколиную лужайку“, расставалась с отцом, мачехой, домом, я надеялась, что, встретившись с Руйвеном, в какой‑то мере возмещу все это. Наивные мечты! Он очень изменился… Прошлое ушло навсегда… Ничего у меня не осталось, кроме летающей где‑то ястребицы, умения объезжать коней и обучать птиц».

Грустные эти мысли так и катились потоком – Ромили не заметила, как они добрались до подворья Ордена. Там поужинали. Девушка жевала вяло. Ей было как‑то невдомек, что ужин давно закончился и им дали то, что осталось. Всухомятку… Так же безвольно Ромили направилась в спальню. Яндрия тоже примолкла, уже не похохатывала – видно, свои грустные думы одолели.

«Черт бы побрал эту войну! Она и Орейна испортила, и Руйвена тоже… Может, прав был папа… Какое нам дело, что за ублюдок сядет на трон!!»

Каждое утро Ромили начинала работу с теми лошадьми, которые легче поддавались дрессировке. Многого от них ожидать было нельзя – туповаты они были, это девушка отчетливо чувствовала. В последнюю очередь бралась за Солнечного – это было как награда, подарок самой себе. Между тем сестры уже почти освоили выездку и теперь тренировались в строе – брали с места в галоп, выдерживали линию, учились поворачивать по команде – их готовили в отряд регулярной кавалерии. Оказывается, вокруг Серайе было много инструкторов, которые готовили конников для войска Каролина. Со многими из них Ромили познакомилась во время полевых занятий. В том не было тайны – порученные ей кони были более тренированны, и добивалась этого девушка за более короткое время.

Теперь после окончания занятий Ромили как обычно не спеша обошла свои небольшие владения – подошла к каждой лошади, к каждому червину, каждого похлопала, погладила, пощупала шершавые носы; нашла минутку с каждым войти в мысленный контакт, испытать долгий миг блаженства, одарить и получить взамен бессловесное выражение любви. Любое животное было ей дорого, они все были известны ей до самых мельчайших подробностей – она как бы сумела слиться душой с каждым из них. Их ждала нелегкая судьба – война и для скакунов война… В моменты духовного слияния она испытывала те же чувства, что и ее подопечные, ощущала вес всадника, их глазами следила за вкатывающимся на вершину небосвода распаленным багряным солнцем; и бег она ощущала как легкий перебор всех четырех ног – не двух! Где‑то на задворках сознания Ромили чувствовала: каждое из этих животных, мчавшее седока, что‑то знало о той истине, которая, как записано в наставлении святого Валентина, была рождена бременем мира.