— Он шаркнул ботинками по бежевому ковролину. — Что там у них — дерево, бетон?
— Проверим. Можете досыпать, Трошин. Извините, что побеспокоили среди ночи. Думали, по горячему следу… Ступайте домой, а мы с коллегами сейчас начнем вскрывать полы, — пообещал Севан, смеясь уголками рта.
— Трубы в санузле и вентиляционные шахты непременно проверьте!.. уже от двери уточнил Трошин.
Тощий экстрасенс с торчащими под свитером лопатками вышел в коридор, ощущая прилипшую к спине сорочку и вновь подкатившую кислую тошноту — то ли от голода — за весь день трудящемуся организму был предоставлен один хилый чисбургер — то ли от полученных впечатлений, совсем для него, в отличии о мэтров литературы, не очистительных. Не психоделического шока, ни эротического возбуждения, ни эстетического позыва к самостоятельному творчеству увиденное не вызвало. А вот в смысле стошнить, это пожалте-с… Вот прямо здесь, на мраморное благолепие… Он на секунду прислонился к стене, зажмурился, явственно представляя вращающееся в черном небе огненным колесом слово «жуть» — раскаленная до бела, сыплющая искры адская печать.
Из полумрака коридора к тем же дверям устремился на смену вышедшему массивный джентльмен, резко остановился, вперив в эксперта непомерной радости взгляд и распростер объятия.
— Филька!? — облапил здоровяк очкарика, встряхнул, чуть приподнял и поставил перед собой. — Вот так встреча!
— Да уж… Вот уж… Не ожидал, — Трошин конвульсивно сглотнул слюну.
5
Через полчаса в ресторане тихого ночного клуба, из тех, что прячутся в темноватых московских переулках, за угловым столиком сидели двое. Очкасто-джинсового привел второй — находящийся именно в таком виде, как полагается посещать солидные ночные заведения — пиджачно-галстучном. Одного взгляда на поздних посетителей ресторана было достаточно, что бы понять круто разметала судьба школьных друзей.
Торопливо начали с холодной водки, закусывая малосольным огурчиком и хрустя щепотями квашеной капусты. Копченая севрюга пока в рот не шла. Не шло и общение. Но после третьей полегчало. Николай — грузный, сивый, с лицом доброго бульдога, норовил окружить заботой тщедушного Филю — отогреть и накормить. Стол метнул пышный и пальцем жестким от избытка дружеских чувств все под ребро патлатого тыкал:
— Ты уникум на стабильности зациклился, в том же свитере, поди, фигурируешь и хайр сохранил со школьных времен.
— Парикмахерскую из экономических соображений игнорирую. Жду, когда можно будет в какой-нибудь институт красоты скальп загнать. Пусть носят люди общественно зримые, харизму пестующие. Тут на двоих хватило бы, — он взъерошил волосы, вымытые до блеска и чрезвычайно живописные. — А я тебя, старикан, по ящику видел. Все рядом с мэром отираешься. — Он деликатно отодвигал подальше тарелку с доставленным бифштексом, косясь на кусок мяса оценивающим взглядом: пойдет или не пойдет?
— Не отираюсь, а консультирую. Поскольку возглавляю общественную Комиссию по ситуации в столице. Какая она у нас, ситуация эта… скажем, запутанная — ты в курсе? Похоже, не очень. Мало в реалии входишь, от этого и аппетит слабый. Да ешь ты, экий оказался впечатлительный. Али телевизор не включаешь, по улицам не ходишь? В подъезде, небось, швейцар с галунами освежителем воздуха прыскает? Может, ужастиками и порнухой пренебрегаешь?
— Не увлекаюсь я указанной продукцией. Швейцара сегодня второй раз в жизни с личными целями использовал. К садо-мазохизму склонности не испытываю. Ни к каким ложным ценностям не привязан — покой и волю ценю пуще всего. Созерцатель с обочины жизни. Тихий я стал. |