Снова заговорил Первый. Его голос звучал строго и точно. Никто не ответил. Закончив, он поднял обе руки и сказал: «Sermonem consumêre».

На этом священник поднялся. Он держал узкую резкую шкатулку из слоновой кости. Я не заметил ее у него в руках, когда он вошел в чертог. Numerus Unus ждал, когда священник подойдет. Тот поклонился и вручил шкатулку. Наш председатель поклонился в ответ и сел на место. Как только священник вернулся к себе, Numerus Unus открыл шкатулку и достал кинжал со свитком пергамента. «Sigillum meum et al Luciferum pignus», – промолвил он, надрезал кончик указательного пальца на левой руке и оставив на свитке кровавую кляксу.

Когда кинжал и свиток дошли до меня, я уже запомнил фразу на латыни. Атаме казался очень древним. Не такой красивый, как тот, что я украл из кабинета Крузмарка. Пергамент, покрытой каллиграфией опытных писцов, как средневековый манускрипт, гласил: CONCILIUM TRIGINTA. Под этим стояла дата – Dominica XII Aprilis MCMLIX – и вдоль левого края шел длинный список римских цифр. Я чикнул палец, сказав: «Sigillum meum et al Luciferum pignus», – размазал каплю крови рядом с цифрой XIII и передал пергамент соседу слева.

Остальные члены совета достали платки, чтобы остановить кровь. Я платок забыл и обошелся бархатным мешочком. Через десять минут Тридцатый вернул пергамент Первому и затянул палец. Встреча окончена. Злой как сто чертей, я уставился на пустой трон. Первый поднялся со своего места, передавая свиток по дороге на выход священнику. Второй тут же вышел в арку следом, за ним – Третий.

Я уловил порядок и ждал своей очереди, поднявшись за Двенадцатым и отправившись за своим плащом в вестибюле. Когда я вышел в холл Банка Ватикана, передо мной стояла колонна из двенадцати фигур в черном, а еще семнадцать поднимались по лестнице. Меня впечатлило, что все устроено так гениально и просто. Лимузины припарковались по порядку номеров, подъезжали один за другим. Никакой путаницы. Каждый таинственный и анонимный член Собора садился к себе в машину и уезжал. Вскоре и я был на заднем сиденье «Альфа Ромео». Спросил на своем неуклюжем итальянском у водителя, который час. «Due e mezzo», – ответил он, пока мы трогались в ночь. Вся идиотская встреча Собора Тридцати заняла лишь два с половиной часа.

Глава 38

В 6:00 я был на самолете обратно в Париж. Через три часа приземлился в Ле Бурже, аэропорте намного меньше Орли. Стильный двубортный костюм творит на таможне чудеса. Снаружи я поймал такси и вышел на Сен-Жермен около десяти, задержавшись у себя дома не дольше, чем нужно, чтобы оставить костюм и прихватить наушники и минидинамик для П-55.

Сабор говорил, что преподавал несколько предметов в университете и занимался исследованиями и книгой на дому. Хотелось позвонить профессору, чтобы узнать, у себя ли он, но я уже увидел такси и передал водителю карточку с адресом Сабора, пока садился назад. Рю де ла Клеф была не так далеко, в соседнем округе. Мы добрались меньше чем за десять минут. Дом № 25 казался многовековым. Деревянные двери под центральной высокой аркой были заперты. Облезлый открытый подъезд слева вел во тьму. Я вошел и не увидел никаких признаков консьержа. Поскакал через две ступеньки, переполненный восторгом, как ребенок в рождественское утро.

Гром моего торопливого стука отозвался в квартире Сабора. Такой и мертвых разбудит. Никто не ответил. Профессора не было дома. Я решил, что он в университете или где-нибудь наслаждается petit dejeuner с друзьями или студентами. В любое другое время я бы заглянул попозже. Может, стоило оставить записку у двери, но сейчас у меня все зудело от предвкушения. Чем заняться, чтобы убить время? Шататься по Латинскому кварталу, как безголовая курица? Дожидаться прихода профессора казалось логичнее.