С «Гуркой» через плечо я прихватил манильский конверт и рыбацкий ящик с театральным набором Эрни. Оглянувшись по дороге к лестнице, увидел, как за мутным стеклом двери в мой кабинет пляшет маленький костер. Вот и нет Гарри Ангела. Сгорел синим пламенем.

Глава 3

Я отправился на север, мимо театра «Риальто» к театру «Парамаунт», где раньше в проходах между креслами под Джонни Фаворита плясали девчонки – в те времена их еще никто не звал «бобби-соксерами». Мили неона, миллионы лампочек. Таймс-сквер сияет, как луна. Прогуливаются и глазеют остатки воскресной ночной публики. На Большой белой дороге в час ночи жизнь все еще бьет ключом.

На углу я услышал, как в моем кабинете взрываются пули 45-го. Словно далекие петарды. Оглянулся через плечо и увидел яркое оранжевое свечение в створчатых окнах на третьем этаже детективного агентства «Перекресток». В кабинете колебалось пламя. Ухожу красиво. Никто как будто и не заметил. И черт с ним. Пусть хоть весь дом сгорит дотла.

Я дождался светофора на Сорок четвертой у аптеки «Уолгрин Драг», напротив отеля «Астор», где буквой «Х» пересекались Седьмая авеню и Бродвей. Дойдя до центра перекрестка, я увидел, что в «Критерионе» до сих пор крутят диснеевскую «Спящую красавицу». Дальше по Бродвею, за магазином одежды «Бонд», в новом кинотеатре «Лоус Стейт» с Пасхи ставили «Некоторые любят погорячее» с Мэрилин Монро. Мне и так уже было очень жарко.

Я заглянул за киоск хот-догов «Элпайн» на углу перед отелем «Кларидж» и увидел почтовый ящик. Перешел к нему наискосок через улицу и бросил в щель толстый конверт. Жалко, что Крузмарк уже откинулся и не почувствует суровую руку закона.

Бродвей остался позади. Я шел на восток по Сорок четвертой. После ослепительного света Таймс-сквер мрачная боковая улочка встретила желанной темнотой. В чистом небе висела почти полная луна, ранее невидимая в сиянии главной артерии города. Завернув за угол на Шестую авеню, я вышел к гаражу «Ипподром», где оставил машину. Гараж назывался в честь театра, знаменитого на рубеже веков. В 1920-х здесь на сцене во время выступления Гудини исчез слон. Мое собственное исчезновение не заслужит стоячих оваций. В отличие от трюков фокусника, у меня все было по-настоящему.

Поднимаясь на четвертый этаж по лестнице, я думал над следующим ходом. Двести шестьдесят бачей – лучше, чем ничего. Но если хочется показать класс в стиле Гудини, понадобится намного больше. Мой «Шеви Бел-Эйр» 1953-го стоял в дальнем конце на угловом паркоместе – чтобы имелась защита с одного фланга. Я отпер багажник, забросил саквояж и рыбацкий ящик. Просто обычный мужик собирается отдохнуть на природе. Я достал отвертку и пассатижи и быстренько свернул номера. Самое лучшее время для мелких преступлений – после полуночи. Пройдя пять машин и найдя новенький красный «кэдди» с плавниками, возвышающийся, как космический корабль из «Флэша Гордона», я за три минуты поменял номера.

Проехал один квартал по Сорок четвертой улице на восток до Пятой авеню и свернул на юг. На Сорок второй взял налево, к вокзалу Гранд-Централ. Проезжая его, подумал, как было бы просто сейчас взять и сесть на поезд. Но копы наверняка уже поджидают и здесь, и на Пенн-стейшн. Я проехал мимо Лексингтон-авеню и Крайслер-билдинг, выискивая парковочное место. Нашел без проблем сразу за Третьей авеню. Закрыл «Шеви» и прогулялся обратно на запад, слегка нескладно напевая старый джаз-стандарт Луи Джордана.

Прошел мимо входа в Крайслер-билдинг с Сорок второй улицы, решив, что он закрыт.