Попрошайке одежда шла еще хуже, чем мне: рукава висели до пальцев, шляпа сползла на уши.

– Благодарствую, мистер, – пробормотал он. – А у вас это откуда? – Даже он заподозрил, что здесь что-то не так.

– Распродажа в морге, – сострил я, садясь в машину.

По дороге на север, в Испанский Гарлем, я насвистывал соло из песни «Stardust» Арти Шоу, умудрившись попасть в каждую ноту.

Глава 4

Мне нужно было убраться с Манхэттена. Большинство мостов были платными, а из-за пропускных пунктов можно спокойно отправиться за решетку. Работники видели каждого водителя. Если копы объявили меня в розыск и дали ориентировку, сборщики наверняка меня срисуют. На мосту Уиллис-авеню – разводном мосту над рекой Гарлем, на дороге с односторонним движением на север до Бронкса, – будки не стояли, потому что машины сдавали назад каждый раз, когда мост открывался для прохода барж и грузовых кораблей.

Я свернул на мост со Сто двадцать четвертой улицы. Гудение шин по металлической дорожной решетке пело слаще, чем труба Банни Берригана. Оказавшись в Бронксе, я двигался по Уиллис-авеню, пока не свернул на старый участок шестиполосной магистрали Мэйджор-Диган. Я укладывался в график и держался скоростного лимита, проезжая стадион «Янки» справа.

Пару часов назад моим планом было доехать до Олбани, бросить «Шеви» и сесть на экспресс Эмпайр-Стейт до Детройта, откуда можно улизнуть в Канаду. Теперь все представлялось в новом свете. Золотая гусыня снесла 24-каратное яйцо прямо мне на колени. Последнее место, где законники будут искать вольную пташку в бегах, – это первый класс. В моей новой программе была поездка в Бостон и оттуда – первый же рейс за границу.

По дороге на север я закурил «Лаки». Затягиваясь, вернулся мыслями к ужасному виду Епифании, лежавшей в моей комнате. Славная девушка. Она не заслужила, чтобы ее растерзал мерзавец вроде Цифера. Предположительно, у ее отца, Джонни Фаворита, была амнезия из-за контузии, полученной в Северной Африке во время войны. Я и сам не понаслышке знаком с «большой отключкой», когда меня ранили за границей. Остался с носом-картошкой от халтурной пластической операции. А самое забавное, что подстрелили меня в Оране, в Алжире. Какой-то гребаный француз. Так-то ничего особенного. В Северной Африке воевали тысячи парней. Кто знает, сколько народу ранили в то же время. Луи Цифер воспользовался моей потерей памяти, чтобы натолкнуть на мысль, будто бы я и есть Джонни Фаворит – ловкач, продавший душу дьяволу за большую славу.

Может, я и есть Джонни Фаворит. Какая тут, на хрен, разница? Все равно я ни черта не помню. Цифер от этого Сатаной не становится. Какое бы имя-акростих он себе ни выдумал. Сколько ни зови себя Луи Цифером, Люцифером не будешь – разве что для придурков, которым от переизбытка вуду стало совсем худо. Я видел Цифера во плоти, смотрел, как он жрет изысканные блюда и курит дорогие сигары. Спору нет, он тот еще фокусник, но все-таки человек из плоти и крови. Человек, который дышит и спит, как любой другой балбес с улицы. Посмотрим, где будет его метафизика, когда я начиню ему брюхо горячим свинцом. Всю эту кашу заварил звонок юриста. А освободит меня пара пуль 38-го.

Луи Цифер, человек-загадка. Я видел его меньше трех часов назад, сразу перед тем, как он убил Епифанию. Жаль, что не могу задержаться и найти его здесь – если он еще здесь. Но я представлял, куда он в конце концов подастся. Его адвокат Штрейфлинг рассказывал, что Цифер путешествует по французскому паспорту. «Во Франции, например, я всегда ношу трехцветный значок», – проговорился за обедом Цифер. Я планировал его отыскать. La Belle Paris! Город света, смеха и греха. Если дьявол стал человеком, то почему бы ему не стать французом? Утонченный и лощеный.