- Читали ли вы Гетевы "Wahlverwandtschaften"? {«Избирательное сродство»} - продолжает Дарья Михайловна.

- Читал-с.

- Помните ли вы ту минуту, когда Шарлотте... делается вдруг так совестно?.. ну, я ручаюсь, что вы не поняли этого!

- Я, признаюсь, не заметил этого места.

- И не удивительно, что вы не заметили. Такую тонкую, почти неуловимую черту может понять только женщина... Сегодня, кажется, вечер у Балтазаровых? - продолжает Дарья Михайловна, заметив приближение Разбитного.

- Кажется, - отвечает Линкин.

- Вы с ними знакомы?

- Нет.

- Это жалко.

Разбитной хотя и достиг своей цели, прервав интимный разговор, но чувствует себя самого внезапно поглупевшим и не находит в голове ни одного путного слова. Он топчется на одном месте, то краснеет, то бледнеет, несколько раз сряду разевает рот, чтоб сказать что-нибудь острое, и не может.

- Вам, кажется, начинать скоро, Дарья Михайловна, - говорит он наконец не без усилий.

В эту минуту на сцене раздается потрясающий вопль. Оказывается, что Шомполов ущипнул очень больно мадам Симиас.

- Господа! к сожалению, репетиция не может продолжаться! - возглашает Загржембович, - мсьё Шомполов не совсем здоров.

- Кто нездоров? Как нездоров? - вступается Шомполов. - Она меня оскорбила, она сказала мне, что я пьян!

- Господа! репетиция кончилась!

IV

Между тем статский советник Голынцев уже приближался к Крутогорску. Ехал он довольно медленно, потому что на всякой станции собирал под рукою от станционных писарей и ямщиков сведения о генерале Голубовицком. Сведения оказывались, впрочем, весьма удовлетворительные.

- Известно, генерал-с! - отвечали писаря в одно слово, будто сговорившись. - На то они и начальники, чтоб взыскивать!

"Гм... стало быть, строг и распорядителен - это хорошо!" - подумал Голынцев.

- Шибко уж оченно ездят! - отвечали, в свою очередь, ямщики.

"Гм... стало быть, деятелен - это похвально!" - зарубил себе на нос Голынцев.

Наконец, декабря 20 числа 18** года в восемь часов пополудни возок Максима Федорыча въехал в Крутогорск. На заставе встретил его полицеймейстер.

- Ва... вашему пре-е-восходительству...

- Вы, должно быть, озябли? - прервал Максим Федорыч, видя, что полицеймейстер, вместо того чтоб рапортовать, только щелкает зубами, - вы можете простудиться, мой любезный!

Возок помчался на отводную квартиру, а полицеймейстер с своей стороны поспешил доложить генералу, что Максим Федорыч не человек, а ангел.

Максим Федорыч, приехав в квартиру, спросил самовар и позвал к себе хозяина, потому что и тут, несмотря на утомление, первою его мыслию было не спать лечь, а, напротив того, узнать что-нибудь под рукою. Вообще, он понимал свою обязанность весьма серьезно и знал, что осторожность в полицейском чиновнике есть мать всех добродетелей. Хозяин явился в круглом фраке и оказался весьма милым негоциантом, чему Голынцев очень приятно изумился и выразил при этом надежду, что и в прочих городах России со временем купцы последуют примеру этих aimables Kroutogoriens {любезных крутогорцев}.

- Ну, скажите, что ваш добрый генерал? - начал испытывать Максим Федорыч стороною.

- Слава богу-с, ваше превосходительство!

"Ваше превосходительство" подействовало на Максима Федорыча успокоительно.