Дарья Михайловна треплет старшего сына по щечке.

- Ей, Максим Федорыч, скучать некогда: она даже и теперь устраивает благородный спектакль, - отзывается с другого конца генерал, внимательно следящий за всеми движениями Голынцева.

- Vraiment? mais savez-vous {Неужели? но знаете ли.}, мне ужасно покровительствует счастие... я без ума от спектаклей, особенно от благородных... и я вас заранее предупреждаю, что вы найдете во мне самого строгого критика.

- Мы таки частенько здесь веселимся, - снова вступается генерал.

- Это хорошо! удовольствия, а особливо невинные... это, я вам скажу, даже полезно: это нравы очищает, не дает, знаете, им зачерстветь...

- Это несомненно!

- А позволено ли будет узнать, si ce n'est pas une indiscretion toutefois {если это не нескромность}, какие пиесы будут играть?

- "Чиновника", - отвечает Дарья Михайловна.

- Ah! c'est serieux! c'est tres serieux! {А! это серьезно! это очень серьезно!} только я вам скажу, тут надо актеру... par ce que c'est tres serieux! {потому что это очень серьезно!}

Дарья Михайловна рекомендует Семионовича.

- Вы, конечно, поняли эту роль? - спрашивает его Максим Федорыч, - вы извините меня, что я делаю такой вопрос: дело в том, что это ведь очень серьезно!

Семионович вертит головою в знак согласия.

- Я видел в этой роли первоклассных наших актеров и, признаюсь, не совсем удовлетворен ими. Нет, знаете, этого жару, этого негодования... ну, и манеры не те... Вы ведь вообразите, что Надимов старинный дворянин, que c'est un homme de bonne famille {что это человек из хорошей семьи}, и вдруг человек решился не только принести себя в жертву отечеству, но и разорвать всякую связь с "старинным русским развратом"... Mais il est presque revolutionnaire, cet homme! {Ведь он почти революционер!}

- Я именно так и понял это, ваше превосходительство! - отвечает Семионович.

- Да, тут надо много, очень много жару, чтоб передать эту роль... О княгине я не спрашиваю: эта роль по всем правам должна принадлежать вам, - обращается Голынцев к Дарье Михайловне.

- А еще будут играть комедию, где Аглинька звонки рвет! - перебивает старший сын Голубовицких.

- А я буду сакаляд подавать, - продолжает младший сын.

- "Сакаляд", душечка? oh le charmant enfant {очаровательный ребенок!}. Я понимаю, что вы не должны, не можете скучать, Дарья Михайловна!

Дарья Михайловна треплет по щечке и младшего сына.

-Мамаша, Сеничка хочет в Аглинькин шоколад песку насыпать, - докладывает старший сын.

- Фи, душечка!

- Oh, le charmant enfant... quel age a-t-il, madame? {Очаровательный ребенок... сколько ему лет, сударыня?}

- Sept ans. {Семь.}

- Mais savez-vous, madame, qu'il est tres developpe pour son age? {А ведь он, сударыня, очень развит для своего возраста?} Тебе, душечка, куда хочется, в военную или штатскую?

- Я хочу в кьясном мундийе ходить!

Все смеются и с нежностию смотрят на маленького пичугу, который уже желает красного мундира.

- Нынешнее молодое поколение удивительно как быстро развивается! - замечает Голынцев, - я уверен, что Надимову всего каких-нибудь шестнадцать лет в то время, когда он вступает на сцену... Notez bien cela {Заметьте это} - прибавляет Голынцев, обращаясь к Ceмионовичу.

- Извините меня, ваше превосходительство, - возражает Семионович, - но Надимов перед этим путешествовал, был на Ниле.