В начале новогодних праздников 1566 года Вильгельм послал за Людвигом в Бреду и тогда же пригласил в гости Эгмонта, Хорна, Бредероде, Бергена и Кулембурга. Какие бы доводы экстремисты ни приводили, убеждая Вильгельма поддержать их план принудить Филиппа изменить политику, принц остался при своем мнении. Он считал, что заговорщики переоценивают свою силу и недооценивают силу короля, а потому их игра приведет к кратковременному успеху, за который они поплатятся поражением и будут побеждены надолго. Бесполезно было говорить Вильгельму, что немецкий военачальник-наемник Эрих Брауншвейгский по поручению испанского короля в этот момент собирал войска в соседнем Клеве, бесполезно было повторять слух о том, что Филипп сам готовился прислать армию. Вильгельм знал все об этих событиях, но видел в них причину для большей, а не меньшей осторожности. По его мнению, протест группы дворян, какими бы сильными фразами он ни был выражен, вряд ли будет эффективной защитой. Людвиг тогда или позже – скорее всего, тогда, потому что Людвиг никогда не сдерживал свой язык, – заговорил о возможности нанять солдат в немецких протестантских государствах, чтобы быть готовыми ко всему, что попытается сделать Филипп. Это было бы явной изменой, и Вильгельм не захотел рассматривать такой выход. Пока нет. Пусть король нападет сам, это станет оправданием.

Единственный план действий, который, видимо, предложил Вильгельм, показался Эгмонту и Хорну ненужным, а остальным бессмысленным. Это было предложение обратиться к умному императору Максу, двоюродному брату Филиппа, и попросить, чтобы император обратил внимание, что, согласно политической теории, Нидерланды – часть Священной Римской империи, а поэтому имеют право на региональные привилегии, которые даны протестантам, по крайней мере лютеранам, Аугсбургским соглашением 1555 года. Но это не отвечало требованиям Людвига, Бредероде и братьев Марникс. Во-первых, Аугсбургское соглашение позволяло исповедовать реформированную веру в тех землях, правители которых – реформаты, и, значит, ничего не меняло в судьбе Нидерландов, которыми правил Филипп. Во-вторых, в этом соглашении было признано только одно реформаторское вероисповедание – лютеранское. Тогда какая от соглашения польза нидерландским кальвинистам? Трудно сказать, какими были в конечном счете намерения Вильгельма. Ему все меньше нравился кальвинизм, и, возможно, он надеялся, заключив какой-нибудь союз с немецкими лютеранами, сразу укрепить Нидерланды для отражения неизбежной атаки Филиппа и изменить соотношение сил среди протестантов, чтобы перевес снова был у лютеран. Но он не сумел ни отговорить Людвига и его друзей от их планов, ни внушить свои мнения Эгмонту и Хорну. Экстремисты слишком быстро шли напролом, а консерваторы Эгмонт и Хорн были в таком мучительном недоумении, что не могли двинуться никуда.

Встреча была совершенно безрезультатной. Хотя ее участники, расставаясь, пообещали друг другу, что позже в этом году будут снова собираться для дискуссий в деревенском доме Хоогстратена, Вильгельм, кажется, приготовился признать поражение и полностью выйти из этой невыносимой ситуации. В любом случае он 24 января 1566 года послал регентше письмо, в котором сообщал, что уходит в отставку, и откровенно писал, что оказывать государственную поддержку инквизиции по испанскому образцу означает нарушить конституцию Нидерландов, а делать это во время сильнейшей нехватки зерна в высшей степени неразумно. Дальше он советовал ей не предпринимать ничего, пока король сам не приедет в Нидерланды, как обещал.

И просил ее за это время найти «на мое место кого-нибудь, кто лучше понимает народ и более искусен, чем я, в том, чтобы поддерживать в народе мир и спокойствие».

«Кого-нибудь, кто лучше понимает народ и более искусен, чем я…» – найти такого была трудная задача, и принц знал это, когда писал свои полные горькой иронии слова. В нем мало осталось от любимца императора Карла.