Если счастие состоит в том, чтобы иметь множество друзей, то я должен быть счастливейшим человеком в мире. Старые резчики, соседи, пансионеры нашего Общества, решительно все до ключницы моей и до Тома Лотона, единственного моего писца, относились обо мне весьма снисходительно, и я знал, что они говорили это любя меня от чистого сердца. Житейские дела мои шли как нельзя лучше. Я не знал борьбы со светом для приобретения пропитания, не знал, что значат горести и неудачи, которым подвергались другие люди. Читая подобные вещи в книгах, я считал их баснословными. Средства к моему существованию сами собой давались мне в руки. Годовой доход мои состоял из двух-сот фунтов, готовой квартиры, угля и свечей, которых отпускалось даже более чем требовалось; впрочем, я всегда находил средства поделиться моими избытками и никогда не делал сбережений. Но при всем том не могу сказать, чтобы я был счастлив. Я всегда чувствовал в душе своей, что был прикован к образу жизни не по моим наклонностям. Я не говорю, что в другой сфере повел бы, может быть, самую бурную жизнь; нет, мне кажется, что я более был склонен к мыслящей, нежели к деятельной жизни, хотя чувствовал, что еслиб находился в другом кругу общества, еслиб знал более о жизни я испытал больше перемен, то был бы гораздо счастливее. Мысль о суетности жизни и похвальное стремление удаляться от всяких искушений - были внушены мне в самой ранней моей юности. "Катящийся камень не обростает мхом" - была главная пословица, которую я часто слышал из уст моего родителя. Эти правила, посеянные довольно рано, пустили глубокие корни, хотя, может быть, в неплодоносную почву. Кроме того, живя под одной кровлей с отцом, я чувствовал какое-то беспокойство при каждом шопоте моих душевных склонностей, противных желаниям родителя, и я старался заглушить их. Таким образом, в течение времени, я сделался тем, чем теперь есть, - не мизантропом, благодаря Бога, но робким и в некоторой степени меланхоличным. В вашем доме не существовало веселья, исключая только Святок, которые мы проводили в полном удовольствии. В это время отец мой любил выказать все свое чопорное гостеприимство. Два или три вечера обыкновенно посвящались нашему веселью, в котором участвовали и старые и малые - по большой части все резчики или дети резчиков. После смерти отца моего я сохранил этот обычай. Часто бывало в то время, как я сидел окруженный счастливыми друзьями, какая нибудь хорошенькая, молоденькая женщина делывала мне лукавый намек на упорную решимость умереть старым холостяком, вовсе не думая, что беспечные слова её огорчали меня, поражали в самое сердце и заставляли задумчиво обращаться к камину. Может быть, я еще и женился бы, еслиб нашел себе подругу; доход мой был невелик, но многие люди пускаются в семейную жизнь, имея гораздо меньше моего. Так или иначе, но только на сорок-пятом году моей жизни я все еще оставался не женатым, серьёзным и брюзгливым, - словом сказать, настоящим типом старого холостяка. Это происходило не от равнодушие, потому что я от природы был чувствителен и признателен и к женщинам имел особенное уважение. Я представлял их себе образцом всего прекрасного и благородного, но при всем том в присутствии их я только и мог робко любоваться ими, мало говорить и много думать о них после их ухода.