|
Она страстно заинтересовалась делом, о котором говорили в лавках, где она закупала провизию. - Ты думаешь, это правильно, что Ленэн пошел в наступление? - Нет. - Жоссе невиновен? Комиссар посмотрел на нее неопределенным взглядом. - Пятьдесят шансов на сто, что нет. - Он будет осужден? - Вероятно, особенно теперь. - Ты ничего не можешь сделать? На этот раз он только пожал плечами. Глава VII Мсье Жюль и председательница Мегрэ ничего не мог поделать с явлением, которое он наблюдал уже много раз и которое всегда его поражало, - ничего не мог сделать. Старый приятель комиссара, начальник городской полиции Ламбра, ответственный за транспорт, за демонстрации, за скопления народа, утверждал, что Париж, как и любое частное лицо, порой просыпается в агрессивном настроении и "встает с левой ноги", готовый придраться к любому случаю, чтобы излить свою досаду. Нечто подобное бывает и с уголовными делами. Убийство, совершенное хладнокровно, при отвратительных обстоятельствах, может пройти почти не замеченным; следствие, а потом суд могут протекать при всеобщем равнодушии, даже в атмосфере необыкновенной терпимости. А потом, неизвестно почему, какое-нибудь обычное дело вдруг вызывает взрыв возмущения, причину которого определить невозможно. Специально организованной кампании по делу Жоссе не было. По словам тех, кто считает себя хорошо информированным, никто из влиятельных лиц и не стремился поднимать кампанию против фармацевта. Конечно, в газетах много кричали и продолжали кричать об этом деле, но газеты только отражают общественное мнение и преподносят своим читателям то, что от них требуется. Почему с первого же дня Жоссе всех восстановил против себя? Двадцать ножевых ран сыграли здесь известную роль. Если убийца теряет голову и продолжает наносить удары по уже мертвому телу, - это расценивают как дикость и там, где психиатры сочли бы, что он не отвечает за свои поступки, широкая публика, напротив, видит отягчающие обстоятельства. Среди тех, кто был замешан в этом деле, Жоссе сразу стал личностью антипатичной, негодяем, и этому, вероятно, можно было найти объяснение. На основании частной информации даже у тех, кто никогда его не видел, могло сложиться мнение, что это слабый человек, а люди неохотно прощают другим бесхарактерность. Не прощают и человеку, который отрицает то, что кажется очевидным, а преступление Жоссе было очевидно для всех. Если бы он признался, если бы он согласился, что убил из страсти, сам не зная, что делает, если бы он просил прощения, раскаялся, большинство было бы склонно к снисходительности. Он избрал другое: отрицал здравый смысл, и это расценивалось как пренебрежительное отношение к разуму публики. Начиная со вторника, с первого допроса, Мегрэ предвидел, что будет так. Поведение Комелио было для него знаменательно. Знаменательны были и заголовки и 4 подзаголовки, появившиеся в вечерних газетах. С тех пор антипатия к Жоссе только усилилась. Редко кто сомневался в виновности фармацевта и искал для него если не извинений, то по крайней мере смягчающих обстоятельств. Самоубийство Мартена Дюше завершило катастрофу. Теперь на бывшего аптекаря стали взваливать ответственность уже не за одну смерть, а за две. Наконец, его адвокат, мэтр Ленэн, своими несвоевременными заявлениями и обвинениями только подлил масла в огонь. |
