— Ну чего ты расстраиваешься? Как-нибудь выпутаемся. — Она выскочила из постели и обняла меня. — Милый, я так нехорошо себя вела. Ведь это с каждым может случиться. Мы не будем есть рогалики с кофе, перейдем на мороженое, а «Чайка» непременно придет. Рано или поздно.

— Пусть она никогда не приходит.

— Не отчаивайся, дорогой. Все ведь проигрывают.

— Но я же не проиграл. Я выиграл.

Она перестала меня обнимать.

— Выиграл?

— Я выиграл пять миллионов франков.

— Так почему же ты плачешь?

— Я не плачу, я смеюсь. Мы теперь богаты.

— Ах ты негодяй, — сказала она, — а я тебя жалею. — И она снова залезла под одеяло.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

1

К деньгам куда легче привыкнуть, чем к нищете: Руссо мог бы написать, что человек рожден богатым, а между тем он всюду нищий. Мне было очень приятно вернуть долг управляющему и оставлять ключи у портье. Я часто звонил, вызывая слуг, ради удовольствия взглянуть на ливрею, не испытывая робости. Я заставил Кэри сходить в косметический салон Элизабет Арден и заказал Gruand Larose 1934 года (и даже отослал обратно вино, потому что оно показалось мне теплым). Я распорядился перенести наши вещи в апартамент и нанял машину, чтобы ездить на пляж. На пляже я снял одну из частных кабинок, где мы могли загорать, скрытые кустами от взоров простого народа. Там я целыми днями работал (я еще не совсем был уверен в безошибочности моей системы), а Кэри читала (я ей даже купил новую книгу).

Выяснилось, что тут, как и на бирже, деньги идут к деньгам. Теперь я пользовался фишками в десять тысяч франков вместо двухсотенных и к концу дня неизменно богател на несколько миллионов. О моем везении скоро узнали; случайные игроки ставили на те же номера, на которые я делал свои самые большие ставки, но они не знали, как себя подстраховать, что делал я при помощи других ставок, и поэтому редко выигрывали. Я заметил у людей странную черту характера: несмотря на то что моя система срабатывала, а их — нет, ветераны все равно не переставали верить в свои выкладки; ни один из них так и не отказался от своей сложной системы, хотя она приводила только к проигрышу, и не копировал моей, приносившей победу за победой. На второй день, когда я увеличил свои пять миллионов до девяти, я услышал, как одна старая дама сказала с горечью: «Какое обидное везенье!» — словно только моя удача мешала колесу рулетки вертеться по ее указке.

На третий день я стал дольше засиживаться в казино, — я проводил три часа утром в «кухне», столько же — после полудня, а по вечерам начиналась серьезная работа в Salle Privée. На второй день со мной пришла Кэри, я дал ей несколько тысяч франков, чтобы и она могла проиграть (хотя она неизменно проигрывала), но на третий день мне показалось, что лучше играть без нее. Меня отвлекало ее беспокойное присутствие рядом, и я дважды ошибся в расчетах из-за того, что она со мной заговорила. «Я тебя очень люблю, дорогая, — сказал я ей, — но работа есть работа. Иди позагорай, мы увидимся во время обеда».

— Почему рулетку называют азартной игрой? — спросила она.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Какая же это игра? Ты сам говоришь, что это работа. Ты уже стал служащим. Завтрак ровно в девять тридцать, чтобы захватить место за первым столом. И какое прекрасное жалованье ты получаешь! А когда выйдешь на пенсию?

— На какую пенсию?

— Тебе нечего бояться пенсионного возраста. Мы будем гораздо больше видеть друг друга и сможем поставить маленькую рулетку у тебя в кабинете. Ведь это так удобно — не надо шлепать через дорогу во всякую погоду.

В тот день, еще до обеда, я довел свой выигрыш до пятнадцати миллионов франков и решил, что это следует отпраздновать.