В тот день, еще до обеда, я довел свой выигрыш до пятнадцати миллионов франков и решил, что это следует отпраздновать. Надо правду сказать, — в эти дни я оказывал Кэри маловато внимания. Я это понял и предложил, чтобы мы хорошенько пообедали, а потом, вместо возвращения в казино, пошли в балет. Когда я ей об этом сказал, она, кажется, была довольна.

— Отдых усталого делового человека, — сказала она.

— Я действительно немножко устал.

Те, кто никогда всерьез не играли в рулетку, не поймут, как это утомительно. Если бы я днем не так упорно работал, я бы не обозлился на официанта в баре. Я заказал два очень сухих мартини, а он принес нам чуть не сплошной вермут, — я это определил по цвету, даже не пригубив. И меня еще больше разозлило, когда он стал оправдываться, утверждая, что цвет у коктейля такой потому, что он налил туда джин Бута.

— Но вы же отлично знаете, что я пью только джин Гордона, — сказал я и отослал коктейли назад. Он принес два других и был вынужден при мне положить в них лимонную цедру.

— Господи, сколько же времени надо ходить к вам в бар, прежде чем вы усвоите вкусы своего клиента?

— Простите, сэр. Я работаю только со вчерашнего дня.

Я увидел, как Кэри поджала губы. Конечно, я был неправ, но я долгое время провел в казино, и она должна была знать, что вообще-то я не из тех, кто помыкает слугами.

— Кто бы мог подумать, — сказала она, — что еще неделю назад мы не смели даже обратиться к официанту, боясь, что он предъявит нам счет?

Когда мы пошли обедать, произошла маленькая неприятность из-за нашего столика на террасе; правда, мы явились туда раньше обычного, но, как я объяснил Кэри, мы — хорошие клиенты, нам надо угождать. Однако на этот раз я удержался и не выказал своего недовольства, разве что едва-едва, — я твердо решил, что этот обед должен стать в нашей жизни памятным событием.

Кэри обычно любит, чтобы за нее выбирали меню, поэтому я взял карту и стал заказывать обед.

— Икра, — сказал я.

— Одну порцию, — сказал Кэри.

— А ты что хочешь? Лососину?

— Заказывай себе.

Я заказал утку на вертеле с эстрагоном, немного рокфора и лесную землянику. Вот сегодня как раз время и для Gruand Larose 34 года (я уже дал им урок, какой температуры его надо подавать). Заказав обед, я благодушно откинулся на стуле: моя стычка с официантом была забыта; я ощущал, что во время нее вел себя сдержанно, хоть он и сказал, что столик наш занят.

— А что прикажете подать мадам? — спросил официант.

— Рогалик, масло и чашку кофе, — сказала Кэри.

— Но мадам, может быть, пожелает...

Она наградила его обольстительной улыбкой, словно показывая, чего я лишен.

— Рогалик с маслом, пожалуйста. Я не хочу есть. Сижу, чтобы составить мосье компанию.

Я сердито сказал:

— В таком случае и я отменю... — однако официант уже ушел... — Как ты смеешь?

— Что именно, дорогой?

— Ты отлично понимаешь, что дала мне заказать...

— Но я, право же, не голодна, милый. На меня просто напала сентиментальность. Рогалик с маслом напоминает мне то время, когда мы еще не были богаты. Разве ты не помнишь то маленькое кафе у подножья лестницы?

— Ты надо мной издеваешься.

— Да нет же, дорогой! Неужели тебе совсем не хочется вспомнить те дни?

— Те дни, те дни... почему ты не вспоминаешь прошлой недели, когда ты боялась послать что-нибудь в стирку и мы не могли позволить себе купить английскую газету, хотя ты не читаешь по-французски и...

— А ты не помнишь, каким беззаботным ты был, когда дал пять франков нищему? Ах, кстати, это мне напомнило...

— О чем?

— Я давно не встречаю того голодного молодого человека.