Я смотрел, как Ласточкино Гнездо крутится между столами, хапая то тут то там фишки, когда ее не видит крупье. У нее отработанная техника: когда горки фишек достаточно велики, она дотрагивается пальцем до одной из них и нежно пялит глаза на владельца, словно говоря: «Вы такой щедрый, а я вся ваша, только захотите». И она так уверена в своем обаянии, что ни у кого не хватает мужества разоблачить ее иллюзию. Сегодня на ней были длинные янтарные серьги и фиолетовое платье, обнажавшее ее наиболее привлекательную часть — плечи. Плечи у нее были роскошные — широкие, звериные. Однако, словно лампа на шарнире, над ними неумолимо возникало лицо: трепаные крашеные светлые волосы, путавшиеся в серьгах (уверен, что она зовет эти свои жалкие пряди «шаловливыми локонами»), и улыбка, застывшая как на ископаемом. Следя за тем, как она кружит, я и сам стал кружить по залу: я попал в ее орбиту и понял, что это мой единственный выход. Я должен был пообедать с дамой, а во всем казино это была единственная дама, которая пойдет со мной обедать. Когда она резко уклонилась от встречи со служителем, мотнув подолом и чем-то звякнув — звякнули, как видно, у нее в сумочке скопленные стофранковые фишки, — я тронул ее за руку.

— Милая леди, — сказал я и сам поразился этой своей фразе, — казалось, она самовольно соскочила у меня с языка и явно принадлежала той же эпохе, что и вечернее фиолетовое платье и роскошные плечи. — Милая дама, — повторил я с еще большим удивлением (мне так и казалось, что на верхней губе у меня пробиваются седые усики), — надеюсь, вы извините незнакомого вам человека...

Думаю, что она была в постоянном страхе перед служащими, — ее выпученные глаза просто засверкали от облегчения, когда она меня узнала; истасканное лицо будто осветила зарница.

— Ну какой же вы незнакомец, — сказала она, меня обрадовало, что она хотя бы англичанка и мне не придется весь вечер беседовать на ломаном французском языке. — Я с таким восхищением слежу за вашим ни с чем не сравнимым везением (она не раз извлекала выгоду из этого везения).

— Я хотел осведомиться, милая леди (эта невероятная фраза снова соскочила с моего языка), не окажете ли вы мне честь со мной отобедать? Мне не с кем отпраздновать свою удачу.

— Ну конечно, полковник, с огромным удовольствием.

При этих словах я действительно поднес руку к губе, проверяя, нет ли там усиков. Мы оба словно разучили роли в какой-то пьесе, — мне даже стало не по себе, — интересно, что сулит мне третий акт? Я заметил, что она бочком продвигается к ресторану Salle Privée, но весь мой снобизм восстал против появления там с такой примелькавшейся комедийной персоной.

— Мне казалось, что нам имело бы смысл немножко подышать воздухом, — сегодня такой прекрасный вечер. И после здешней духоты найти какое-нибудь укромное местечко... — Я бы даже предложил отдельный кабинет, если бы не боялся, что мои намерения будут ложно истолкованы и тут же подхвачены.

— Я просто в восторге, полковник.

Мы выплыли из зала (я не могу выразить это иначе), и я только молил бога, чтобы Кэри с ее молодым человеком уже обедали в своем дешевом кафе; я бы не вынес, если бы она меня сейчас увидела. Эта женщина порождала вокруг себя вымышленный мир: я был убежден, что к седым усикам у меня теперь добавился шапокляк и накидка на алой подкладке.

— Как вам кажется, не взять ли нам извозчика? В такую благовонную ночь...

— В такую блаженную, полковник?

Я не стал ее поправлять, да она бы и не поняла.

Когда мы сели на извозчика, я прибег к ее помощи:

— Я здесь еще чужой. И редко обедал не в отеле.