|
-- Мехлис, Мехлис. Притих он после того, как погубил три армии под Керчью. Манштейн двумя танковыми корпусами и несколькими полевыми дивизиями, подчинив их себе на ходу, показал Мехлису, что редактировать газету, пусть и "Правду", в каждом номере вознося под облака бога своего, и воевать с фашистами -- две большие разницы. За подобный позор, за неслыханные потери любого из нас к стенке прислонили бы, но Мехлис и адмирал с красивой фамилией Октябрьский -- выскочка и жулик -- малым испугом отделались. Слушай, да ну их к аллаху! Снова предлагаю тебе должность начальника оперативного отдела. -- И я снова отказываюсь. Нечего семейственность на фронте разводить. -- Вот гляжу я на тебя и удивляюсь: вроде неглупый мужик, но не понимаешь, что мне умные, свои люди здесь нужны. -- Из дивизии возьми. Ты там такую селекцию провел. -- Ага, ага, пусть в дивизии одни ханыги останутся. А я вот возьму и приказом тебя переведу. -- Ладно. Так и быть. Но после того, как я сплаваю за реку. Не морщись, не морщись. У меня разряд по плаванию. -- Небось в бумагах записал? -- Записал. А что? -- А то, что умный, но тоже дурак. Только с обратной стороны, -- махнул рукой Лахонин и, выйдя на низкое, из каменной плиты излаженное крылечко, где возле порога у земли веселым хороводом выпорхнули и кружились беззаботные цветы маргаритки, сложив руки, прокричал в лес: -- Эй, Алябьев! Пора! -- и пояснил весело, потирая руки. -- Этот композитор, умеющий играть подгорную на балалайке, мужик надежный. -- Оттого, что надеется подле тебя уцелеть. -- Ох и язва ж ты! Слушай, тезка Суворова, по всем правилам мне бы тебя надо ненавидеть, а я вот... Слушай, -- приобнял он Зарубина, -- побереги ты себя там, а? -- Ты вроде как избываешь меня, а я начальнику штаба Понайотову сказал, что ночевать у тебя останусь. -- И ночуй. Отдохни ладом. В этаких кущах. Я отлучусь до ночи. Потом с тобой наговоримся. Ругаться больше не будем. Эй, товарищ старший сержант! -- снова покричал он в кущи. -- Подать начальству умыться! Из кущ нарядной горлинкой выпорхнула с кувшином, тазом, с вышитым рушником на плече лучезарно улыбающаяся девица с ямочками на спело алеющих щеках, с погонами старшего сержанта на плечах. Поливая генералу, она все косила глазом на хмуро стоящего в стороне майора. Полила и ему. Лахонин, утираясь, хмуро буркнул: -- Радистка Ульяша. Вот переведешься ко мне, я тебе трех копировальщиц подкину. Царицы! -- Благодарствую. Уцелеть еще надо. И вообще... Зарубин чуть не ляпнул про Наталью. Но что Наталья? Наталья есть Наталья, одна она на этом свете, детьми обложенная, ульяш же -- связисток, машинисток, копировальщиц -- в корпусе не перечесть. "Вот то-то и оно, -- говорил весь вид генерала Лахонина, -- а я мужчина еще молодой и пока еще живой..." Ели молча, старательно, из глубоких тарелок с цветочками -- приборы на столе, ложка суповая с вензелем на черенке, нож и вилка тоже с вензелем, все серебряное. |
