|
.." Ели молча, старательно, из глубоких тарелок с цветочками -- приборы на столе, ложка суповая с вензелем на черенке, нож и вилка тоже с вензелем, все серебряное. -- Сталин выдал. Чтобы аппетит у генералов лучше был, -- пошутил Пров Федорович. "Если операция сорвется, выдаст он вам еще по вилке да по ножу, кому и веревку в придачу". -- Но вслух Зарубин сказал, дождавшись, когда Алябьев отойдет: -- Композитор где-то украл. Ловкость рук и никакого мошенства, как говорил наш любимый герой Мустафа. -- Н-да, -- думая о чем-то своем, произнес генерал. -- А ты знаешь, слышал я где-то, что чуваш-артист тот, что играл Мустафу, оказался на фронте и погиб. -- Чего хитрого? Если академиков в ополчение загоняли, артистов и вовсе не жалко. Их у нас -- море. Вот сам говоришь, штаб сплошь из комиков состоит. -- Ох, Александр Васильевич! Александр Васильевич! -- помотал головой Лахонин, -- пропадешь ты со своим язычком. Вовсе чина лишишься. Погоны заношенные сымут. Кстати, пока я езжу по делам, ты тут побанься. Композитор воды нагреет, выдаст на время штаны и гимнастерку, все твое выстирают. -- Может, еще и новое белье прикажешь выдать... перед переправой. Тогда всей дивизии выдавай. Генерал пристально посмотрел на Зарубина, удрученно покачал головой и прокричал в пространство: "Спасибо!". Из пустого лесного пространства мужской и женский голос дуэтом ответили: "На здоровьичко!" Лахонин возвратился поздно, велел подать ужин и вина. "Водку жрать не будем. С водкой какой разговор? Пьяный разговор. А с винца рассудок яснеет, мысль искристей становится. Да и работы у меня завтра..." Размягченные вином и покоем, устав от разговора, улеглись командиры в кровати, накоротке вернулись все к той же фронтовой теме -- недаром же говорится, что язык всегда вокруг больного зуба вертится. -- Показали мне тут недавно бумаги о настроении военных масс на передовой. Одну особо выделили. Солдат по фамилии Пупкин или Пипкин, у которого язык, как и у его командира, -- Лахонин прокашлялся, помолчал, сделав многозначительный намек. -- Так вот, этот солдат глаголет среди своих собратьев: мол, тот враг, что перед нами, ясен, как светлый день, а вот другой -- вечный враг... Словом, вышел солдат-мудрец на вечную тему. -- Ну, а ты что думал? Русский человек сплошь и совсем подавлен? Он, солдат, -- тоже из народа русского, а народ наш горазд и дураков, и мудрецов рожать. Тянется и тянется по истории, и не только российской, эта вечная тема: почему такие же смертные люди, как и этот говорун-солдат, посылают и посылают себе подобных на убой? Ведь это ж выходит, брат брата во Христе предает, брат брата убивает. От самого Кремля, от гитлеровской военной конторы, до грязного окопа, к самому малому чину, к исполнителю царской или маршальской воли тянется нить, по которой следует приказ идти человеку на смерть. |
