|
-- Не кривите душой, господин кюре,-- проговорила она, заикаясь,-- не кривите душой, это усилит ваш грех... Как вы можете говорить, что я не рассказывала вам про этого философа, этого язычника, что служит притчей во языцех для всей округи! Все дело в том, что вы никогда не слушаете, когда я с вами говорю. У вас в одно ухо входит, в другое выходит... Да, кабы вы меня слушали, вы избежали бы многих неприятностей. -- Я вам тоже кое-что говорил об этом нечестивце,-- подтвердил со своей стороны монах. Аббат Муре слегка пожал плечами. -- Возможно, я мог и забыть,-- возразил он.-- Когда я уже был в Параду, мне и вправду показалось, что я что-то слышал, какие-то разговоры... Впрочем, я все равно не мог бы не поехать к этому несчастному, полагая, что он при смерти. Брат Арканжиа, не переставая жевать, хватил ножом по столу и завопил: -- Жанберна -- собака! Пусть и околевает, как пес. Видя, что священник собирается возразить, он перебил его: -- Нет и нет! Для него нет ни бога, ни покаяния, ни милосердия!.. Лучше бросить причастие свиньям, чем войти с ним в дом к этому мерзавцу. Он снова принялся за картофель, положив локти на стол, уткнувшись подбородком в тарелку и яростно двигая челюстями. Тэза, закусив губу и побледнев от гнева, сухо произнесла: -- Оставьте, господин кюре хочет жить только своим умом; у господина кюре завелись теперь тайны от нас. Воцарилось тяжелое молчание. В течение некоторого времени слышно было только громкое чавканье монаха да его тяжелое сопение. Дезире, охватив голыми руками гнездышко дроздов на тарелке, улыбалась, наклонясь лицом к птенчикам, и долго тихонько шепталась с ними каким-то особым щебетанием, которое они, казалось, понимали. -- Люди рассказывают, что делают, коли им нечего скрывать! -- внезапно закричала Тэза. Опять возобновилось молчание. Старую служанку больше всего выводило из себя то обстоятельство, что священник как будто хотел сохранить от нее в тайне свое посещение Параду. Она считала себя недостойно обманутой женщиной. Ее терзало любопытство. Она все ходила вокруг стола, не глядя на аббата, и, ни к кому не обращаясь, отводила душу, разговаривая сама с собой: -- Теперь понятно, почему обедают так поздно!.. Не сказав никому ни слова, рыщут где-то до двух часов пополудни, заходят в дома с такой дурной славой, что после и рассказать об этом не смеют. А потом говорят неправду, обманывают весь дом... -- Но ведь меня никто не спрашивал, ходил ли я в Параду,-- тихонько проговорил аббат Муре, заставлявший себя есть, чтобы еще больше не рассердить Тэзу,-- мне незачем было лгать. Тэза продолжала, будто ничего не слыша: -- Подметают своей рясой пыль, домой возвращаются тай- ком. А если особа, принимающая в вас участие, расспрашивает ради вашего же блага, с ней обращаются, точно со вздорной бабой, не заслуживающей никакого доверия. |
