От плит веяло
теплом. По оштукатуренным стенам, по статуе пречистой девы и даже по
распятию пробегал трепет жизни, будто сама смерть была побеждена вечной
юностью земли.
III
Тэза поспешила потушить свечи. Она замешкалась, выгоняя воробьев; и
когда отнесла в ризницу требник, аббата Муре там уже не было. Он сам убрал
священную утварь, омыв предварительно руки, и теперь в столовой, стоя,
завтракал чашкою молока.
-- Вам бы не стоило позволять сестре разбрасывать в церкви хлеб,--
заявила Тэза, входя в комнату.-- Эту милую затею она придумала прошлой
зимой. Уверяет, что воробьям холодно и господь бог может их накормить... Вот
увидите, она еще заставит нас спать вместе с курами и кроликами.
-- Нам же будет теплее,--добродушно отвечал молодой
священник.--Вечно-то вы ворчите, Тэза! Пусть бедняжка Дезире возится со
своими животными. Ведь у нее, у нашей простушки, других радостей нет!
1 Ступайте, обедня окончена (лат.].
2 Да благословит вас господь всемогущий, отец и сын и святой
Дух (лат.).
Служанка так и застыла посреди комнаты.
-- Ну да,-- возразила она,-- вы еще, чего доброго, позволите даже
сорокам вить гнезда в церкви! Ничего-то вы не замечаете, послушать вас --
все хорошо... Повезло вашей сестрице, что вы, как вышли из семинарии, взяли
ее к себе! Ни отца, ни матери! Хотела бы я знать, кто, кроме вас, позволил
бы ей целые дни проводить на скотном дворе?
Переменив тон, она продолжала уже более мягко:
-- И то сказать, жаль, конечно, запрещать ей это. Ведь она у нас будто
малое дитя. Ей и десяти лет по уму не дашь, даром, что одна из самых сильных
девушек в округе... Знаете, по вечерам я ее еще укладываю спать, и она
требует, чтобы я рассказывала ей сказки да убаюкивала, словно ребенка.
Аббат Муре, не присаживаясь, допивал молоко. Пальцы его слегка
покраснели: в столовой было холодно. В этой большой комнате с серыми
крашеными стенами и выложенным плитками полом, кроме стола и стульев, не
было никакой другой мебели. Тэза сняла салфетку, которую было разостлала на
краю стола для завтрака.
-- Вы совсем не употребляете столового белья,-- пробормотала она.--
Посмотришь -- вам будто и присесть некогда, вечно торопитесь... Ах, если бы
вы знавали господина Каффена, бедного покойного кюре, который был здесь до
вас! Вот уж неженка! Он бы и пищи переварить не мог, если бы поел стоя...
Нормандец он был, как и я, из Кантле. Ох! Не очень-то я ему благодарна, что
он привез меня сюда, в эту волчью яму. Господи, как мы первое время здесь
скучали! У бедного моего кюре произошли неприятности в наших краях... Как,
сударь, вы даже не подсластили молока? Оба куска сахара остались!
Священник поставил чашку.
-- Да, забыл, кажется,-- сказал он. |