Но предупреждаю: как только ты увидишь его кладовые собственными глазами, художник, что сидит в тебе, взвоет и не позволит тебе так просто оттуда уйти!
Адам повлек Ван Рина за обитую льняной тканью панель. Дверь в Дыру он старательно за собой прикрыл. Глория подобрала свою старую кожу, аккуратно ее свернула и понесла куда‑то наверх. Вскоре я услышал стук молотка. Потом она вернулась, присела рядом со мной на кушетку и взяла меня за руку. Руки у нее были по‑прежнему холодные. Я весь дрожал. Она не выпускала моей руки и не говорила ни слова. Ну а я и вовсе не мог говорить!
Наконец она промолвила:
– Знаешь, Альф, твое очарование отчасти связано с тем, что ты не позволяешь себе обращаться с женщинами как грубый самец…
– Верно, я всегда с девушками кроткий, как ягненок.
– Но не с мужчинами! Дамми успел рассказать мне, как ты очаровывал этого художника…
– Он рассказал тебе? Когда? Я не слышал.
Персонаж романа «Трилби» английского карикатуриста и новеллиста Джорджа дю Морье (Дюморье) – зловредный гипнотизер, который стремится заставить всех остальных исполнять свои приказания.
– Ты и не мог. Это УВЧ.
– Ах вот как!
– А теперь ты пытаешься очаровать меня.
– Что ты, Глория, я даже и не пытаюсь! Господи, мне бы очень этого хотелось, но я понимаю, что не пара тебе.
– Вот‑вот. Теперь‑то я понимаю, как ты это делаешь! Ты предоставляешь возможность сделать первый шаг твоему собеседнику. Или собеседнице… В этом и кроется твое странное очарование…
Я уже собирался было спросить, кто же из нас тот боа‑констриктор, что в итоге удушит другого в объятиях, но тут из Дыры показались наш рыжий психоброкер и совершенно ошалевший художник. Кац‑Ван Рин умоляюще блеял:
– Еще минутку, пожалуйста! Еще чуть‑чуть! Видения, явившиеся мне там…
– Их более чем достаточно, дорогой Ринсо, чтобы ты снова мог вернуться к занятиям живописью! – Закот опять был неумолим и источал потоки энергии.
– А снова начав работать, ты сможешь в любое время заглянуть к нам и, так сказать, подзарядиться художественными образами. Только тогда уж тебе придется за это платить.
– Отдам все, что угодно! Все на свете отдам! – Ван Рин чуть с ума не сошел от благодарности. Потом вдруг уставился на нас немигающим взором и завопил: – Пресвятая дева! Да над вами обоими такая аура, что… И такое удивительное смешение нейронов обоих северных полушарий мозга… и…
– Перестань нести эту ахинею и пытаться словами передать собственные новые ощущения! – велел ему Адам. – Лучше рисуй. Давай‑ка, нянюшка, отправим нашу «сверхновую» звезду в области живописи домой, в Нью‑Йорк, – пусть поражает тамошний мир искусства! Ты присмотри тут за лавочкой, Блэки… – Он вдруг умолк и озадаченно посмотрел на меня. – А откуда у тебя, интересно, такое прозвище? Ты же совершенно коричневый человечек, типичный «брауни». Разумеется, я не девушек‑скаутов имею в виду note 9.
– Это из‑за моей фамилии. Noir. По‑французски ‑«черный». Вот и вышло «Блэки».
– Ах да, понятно! А у тебя дома ее произносят на французский манер? Нуар?
– Нет, «нуайе»; они ее рифмуют с «фойе».
– C'est domage note 10. Ну хорошо. Ко взлету готов, Ринсо? Avanti, artista! note 11 Глория как раз в этот момент легонько коснулась моей ладони губами, и, хвала небесам, наша «сверхновая» не заметила, какое впечатление это произвело на меня! Когда они уже выходили на улицу, Адам обернулся и крикнул мне:
– Мы, возможно, немного задержимся! По‑моему, там есть еще кое‑что интересное для Иддроида. |