Я уставился на этого типа в зеркале.

– Послушай, – сказал я, – ты, вообще‑то, кто? Память предков? Или затаенная мечта, которая не дает мне покоя? Видимо, я все это время живу, скрывая свои воспоминания от других, это уже стало невыносимо тяжким бременем. Не знаю, как давно я так живу, но все эти воспоминания отчего‑то кажутся мне вполне реальными. А некоторые из них, по всей вероятности, действительно реальны. Но что бы в итоге со мной ни случилось, прошу лишь об одном: пожалуйста, не отнимай у меня воспоминания о моем детстве, проведенном в Бронксе, о студенческих годах в Брауне, о моих друзьях и о моей журналистской деятельности. И мне совершенно безразлично, соответствуют эти воспоминания реальной действительности или нет! Для меня это вся моя жизнь. И если есть еще какие‑то другие, о которых я в данный момент не знаю, верни их мне, а? Я возьму все! И никаких жалоб не будет. Но, пожалуйста, прошу тебя оставить мне те, которые я перечислил! Я ведь только сейчас понял, как они мне дороги!

Тут на глаза мне даже слезы навернулись. Моему отражению в зеркале тоже, так что беседа прервалась сама собой.

Я немного подождал, потом умылся и не спеша пошел искать Глорию.

Она была у себя. Валялась на кровати. С улыбкой посмотрев на меня, она сказала:

– А странная это штука – любовь.

– Сущая правда, – откликнулся я, останавливаясь в дверях.

– Должна была бы делать человека счастливым, а делает печальным.

– Должна бы, – сказал я. – И, в общем‑то, делает! Меня, во всяком случае.

– Но тебя ведь со мной скоро уже не будет!.. Я погладил одну из ее старых кож, висевшую ко мне ближе остальных.

– Скоро старине Альфу тоже придется менять кожу, – задумчиво проговорил я. – И никто не знает, каким он тогда окажется, верно?

– К сожалению, да! Ты снова обретешь все свои старые воспоминания и станешь моим врагом.

– Нет. Никогда я не стану твоим врагом!

– Тогда, значит, врагом Дамми. А это одно и то же. Мы ведь с ним заодно.

– Не уверен, что тебе так уж все известно заранее!

– Но у нас есть вполне определенные свидетельства, а у тебя – ничего.

– У меня есть мои чувства. И вряд ли они бы у меня были, если бы я действительно ничего этого не испытывал, – возразил я. – Ведь в глубине души я догадываюсь, что со мной происходит, но я совершенно не верю, что одна часть моего «я» станет обманывать другую.

Глория рассмеялась.

– Для этого есть чрезвычайно тонкие способы, – сказала она. – А разум, то есть душа – механизм чрезвычайно восприимчивый.

– Уж это‑то я знаю! И мне, право, больше нечего добавить.

– Тогда иди сюда, – сказала она и раскрыла мне свои объятия. – Я хочу тебя – пока ты еще здесь, со мной.

Я подошел, сел с нею рядом и стал на нее смотреть. Она тоже не сводила с меня своих огромных, влажных, широко расставленных и поразительно глубоких глаз.

– Ты явился сюда с самого дальнего края Вселенной, – медленно проговорила она. – И тот меч, который видела матушка Шиптон, был, должно быть, именно твой. Судьба ведет тебя чрезвычайно запутанным путем…

– Все это, возможно, вполне справедливо, и все же не имеет никакого отношения к твоим теперешним страхам.

– И наш компьютер оказался не в состоянии обнаружить английский перевод того стихотворения, – продолжала она.

– Ну это уж проблема вашего компьютера, а не моя.

– Скажи мне что‑нибудь – я хочу записать твой голос.