Генерал покачал головой:

– Сойди с трибуны, Константин Дмитриевич, ты начальству лекцию читаешь. Мы должны их в узде держать, твердо контролировать их, иначе они таких дров наломают со своей хваленой самостоятельностью... И, похоже, наломали. Устроить такую бойню в центре Москвы!

Голубков мог бы заметить (про себя, конечно), что проведению подобных акций Пастухова обучило государство и не раз потом требовало применять это умение на практике. Но генерал прав: если Голубков стал вести войну от своего имени, его песенка спета.

– Вы приняли какое‑то решение относительно Пастухова, Александр Николаевич?

Генерал поднял удивленный взгляд:

– В таком случае я не рассусоливал бы с тобой, теряя время, а отдал бы приказ, который ты бы в точности выполнил. Ценность этой группы достаточно велика, и я хочу сохранить эту группу – именно в силу ее инициативности и надежности. Еще проще скажу: в силу ее результативности. Но я вижу опасность. Если Пастухов возомнил себя самостоятельной силой, то придется делать неприятные выводы. И второе. Подобные действия демаскируют эту хорошо законспирированную группу. Из МВД один человек сообщил мне, что они пытаются сейчас вычислить авторов акции, и среди прочих вариантов уже прозвучало слово «Набат».

– Понял, Александр Николаевич.

– Проверь причастность Пастухова к сегодняшним; событиям. В целом МВД вполне довольно «Набатом» и отдельно тем, что Спицын доигрался. У спицынских, кстати, недавно была жаркая схватка с солнцевскими, да и другие группировки они нередко затрагивали. Так что списать эту войну гангстеров есть на кого.

Голубков понял; генерал нисколько не сомневается в том, будто только Пастух мог так коротко и жестко разобраться с держащей в страхе пол‑Москвы бандитской группировкой.

– Разрешите идти, Александр Николаевич?

– Иди, Константин Дмитриевич, работай, Однако время зря не трать, И учти, в ФСБ и МВД кое‑кто дорого бы дал за такую группу. Это чудо куда как похлеще их доморощенного суперкиллера Слоника. А в случае засветки перед МВД группа Пастухова теряет для нас практическую ценность – это во‑первых и главное. А во‑вторых, то, что я уже сказал: вышедший из‑под контроля Пастухов, который занимается в столице личным «джихадом», также обесценивает для нас свою бригаду.

– Я им покажу, сукиным детям, «джихад», – в сердцах пробормотал Голубков, выходя из кабинета.

* * *

После того как за последние десять лет промышленность района благополучно угомонилась и стоки окрестных заводиков поубавились, в Чесну понемногу стала возвращаться рыба. Кризис во всем пошел Чесне на пользу: вот и удобрения с полей, которые раньше применялись немерено, теперь, на радость этой рыбе, перестали мутными потоками стекать в реку после каждого дождя. Даже раки, которые, как известно, водятся только в чистой воде, снова изрыли обрывистый правый берег своими глубокими норами.

Вот на воскресших‑то волнах Чесны и качался этим ранним утром катерок с двумя рыбаками.

– Выгребай, Константин Дмитриевич, вон он, мой поплавок, – указал Пастухов на пенопластовый буек, которым было помечено прикормленное место.

Полковник Голубков, который вчера вечером неожиданно позвонил ему и напросился в Затопино на рыбалку, откладывавшуюся «на лучшие времена» уже сколько лет, сильно заработал веслами.

– Тише на веслах, – негромко сказал Пастухов. – Лещ шума не любит.

– Отвык, – оправдался полковник.

Пастухов, понятное дело, нисколько не верил в то, что настали те самые «лучшие времена», когда у полковника управления может освободиться на рыбалку в водах Чесны целое утро.

Сейчас он, не торопя Голубкова с разговором, налаживал на борту катера какой‑то мудреный аппарат с экраном, крутил ручки настройки.