– Выполняя задания управления, вы действуете на основании санкций самого высокого уровня и приносите огромную пользу России. Не стоит забывать об этом, – размеренным голосом четко проговорил Голубков.

– Я стараюсь в это верить.

– Веришь или только стараешься? – Последовал жесткий взгляд в лицо.

– И да, и нет. Иногда складывается впечатление, что мы отгоняем от пирога одних, чтобы их место заняли другие. Есть ли от этого польза России – не уверен. Я готов защищать свою семью и своих боевых товарищей всеми доступными мне методами. Если бы Боцман не отправил жену и сына в Калугу, они тоже находились бы в опасности. Если бы они погибли, вы бы дали мне санкцию на уничтожение Спицына?

Разговор не получался.

– Послушай, Сергей, – еще раз попытался начать Голубков, закрепив удочку в пазу и отвернувшись от нее. – Обратись ты сразу в управление, я нашел бы способ воздействовать на ситуацию, не проводя силовых мер. Ты готов втянуться в бесконечные криминальные разбирательства и даже не оцениваешь всей их безнадежности. Я прежде всего расцениваю твою группу как ценную боевую единицу управления, способную к проведению важных операций, от которых зависят судьбы целых народов. Армия трещит по всем швам. С юга усиливается мусульманское давление, которое подпитывается большими наркоденьгами. Террористические группы, похищения, лагеря подготовки боевиков, вывоз капиталов на Запад. Все это – и многое другое – находится в сфере деятельности управления. Твои спицынские рэкетиры не имеют никакого значения в масштабе страны, а ты ставишь под угрозу само существование своей группы, ввязываясь в какой‑то мелкий личный «джихад».

Голубкова, произносившего не без некоторого внутреннего смущения эту «передовицу из газеты», насторожило внимание Пастухова и даже легкая улыбка, тронувшая уголки его губ. Полковник остановился.

Пастухов тщательно вытер руки, достал из сумки небольшой дочкин плеер, захваченный из дому, и протянул его Голубкову.

– Послушайте одну запись, товарищ полковник. – С этими словами он вынул из кармана магнитофонную кассету.

Голубков без вопросов вставил кассету в плеер. В тишине раннего утра над речной зыбью зазвучали голоса, два или три из них – с акцентом.

" – На этот раз мы сильно сократим путь для товара. Больше мы не будем возить его через всю страну на колесах.

– Он сам полетит, как птица?

– Ты зря смеешься, Шрам, товар сам прилетит в Москву вместе с Возехом. Твое дело – отправить его дальше и получить деньги.

– Самолеты – дело опасное, большой груз наверняка застукают. Потеряем все.

– Самолеты вообще – да. Но не военный грузовой самолет. У военных груз таможня не досматривает.

– Смотря откуда он летит.

– Место погрузки мы пока назвать не можем. Но место очень хорошее, уважаемое. А садится самолет в Москве на военном аэродроме".

Голубков приостановил запись, спросив:

– О каком грузе идет речь?

– Наркотики, – пояснил Пастухов.

Чтобы облегчить полковнику понимание, он стал расшифровывать, кому принадлежит каждая реплика в разговоре, записанном в доме адвоката и происходившем между спицынскими бандитами и их таджикскими гостями:

"Солуха.