Изумленный Но-дачи повел своего Придатка назад, пытаясь разобраться в происходящем, но Придаток Чэн хрипло заорал, протестуя - и кувыркнулся вслед, собираясь продолжить.

    Вновь ударила с неба в землю слабо изогнутая молния Но-дачи - и вновь зря.

    Придаток Чэн не сумел довести кувырок до конца, неуклюже завалившись на землю еще в середине переката, и Но-дачи вонзился в землю на полклинка левее.

    Я по дороге зацепил босую пятку Придатка Но-дачи - и вдруг остановился, пораженный неожиданной догадкой.

    Но-дачи вонзился в землю. Но он не мог этого сделать!

    Не мог!

    Он же предполагал, что в этом месте окажется Придаток Чэн… И, значит, должен был остановиться выше земли, над телом, а не в нем!

    Нельзя думать во время Бесед. Нельзя…

    -  Извини, - свистнул Но-дачи, резко опускаясь почти вплотную к навершию моей рукояти. - Мне действительно жаль…

    И я ощутил, что сжимавшие меня пальцы умирают.

    Нет.

    Уже мертвы.

    А рядом упирался в багровую траву обрубком правой руки Придаток Чэн, и немой вопрос бился в его трезвых глазах.

    -  Ты же… ты же не Тусклый?! - это было все, что мог прошептать я, теряя сознание от мертвой хватки коченеющих пальцев.

    -  Извини…

    -  Скорее, Но! Не медли!.. - прозвучал совсем рядом странно знакомый скрипучий голос, и я еще успел увидеть троицу совершенно одинаковых Блистающих, коротких и похожих на трезубец без древка; и все трое размещались за поясом тощего нескладного Придатка… они звали Но-дачи, торопя его, не давая мне договорить, узнать, понять - почему?!

    А потом я перестал их видеть - и двуручного Но-дачи, и кинжалы-трезубцы с одинаковыми голосами, и солнце, тусклое и горячее, как…

    Потому что пришла темнота.

    ПОСТСКРИПТУМ

    …А трибуны поначалу ничего не поняли.

    Когда веселый Чэн Анкор, наследный ван Мэйланя, начинает по обыкновению притворяться пьяным, и легкий прямой меч в его руке снует проворней иглы в пальцах лучшей вышивальщицы Кабира - зрители на трибунах замирают от восторга, и кто способен уследить за непредсказуемостью движений улыбчивого Чэна, понять истинную причину, поверить в небывалое?!

    А те, кто способен был уследить, кто сумел понять, кто готов был поверить - увы, не оказалось их в первых рядах толпы, в конце концов ринувшейся на поле… захлестнуло их рокочущей волной, смяло и разметало в разные стороны. Тем и страшна толпа, что тонешь в ней, растворяешься, и не прорваться тебе, не успеть, даже если и видишь ты больше прочих, и жгучий гнев клокочет в твоей груди, подобно разъяренному огню в кузнечном горне!..

    Где-то в самой гуще людского водоворота оглушающе свистел над головами гигантский эспадон в мощной руке Фальгрима Беловолосого, лорда Лоулезского, и зычный рев северянина едва не перекрывал многоголосье толпы:

    -  Пустите! Пустите меня к нему! Да пустите же!..

    И не было понятно, к кому именно рвется неистовый Фальгрим - к невольной жертве или вслед за бежавшим палачом.

    Несся от восточных площадок незаседланный каурый трехлеток, на котором, подобно безусому мальчишке-пастуху, пригнулся к конской шее сам эмир Кабира Дауд Абу-Салим, и кривой ятаган на его боку безжалостно бил животное по крупу, торопя, подстегивая, гоня…

    Ужом проскальзывала между сдавленными телами белая туника Диомеда из Кимены, и серповидный клинок-махайра неотступно следил за смуглым и гибким Диомедом, вписываясь в еле заметные просветы, раздвигая толкающихся людей, помогая кименцу протиснуться хоть на шаг… хоть на полшага…

    И стояла на самом верху западных трибун у центрального входа ничего не понимающая девушка в черном костюме для верховой езды.