Он стал внимать, я начал мой рассказ.

* * * * * * *

Случается, стихи родит досада,

Когда ж при этом пишет их глупец,

В таких стихах ни лада нет, ни склада.

Но я, терцины взяв за образец,

Поведал все перед судом суровым,

Чего понтийский и не знал певец.[41]

«О Аполлон, - таким я начал словом, -

Не ценит чернь избранников твоих,

Награда им - в одном венце лавровом.

Преследуем, гоним за каждый стих

Невежеством и завистью презренной,

Ревнитель твой не знает благ земных.

Давно убор я создал драгоценный,

В котором Галатея расцвела[42],

Дабы вовек остаться незабвенной.

Запутанная сцены обошла.[43]

Была ль она такой уж некрасивой?

Была ль не по заслугам ей хвала?

Комедии то важной, то игривой

Я полюбил своеобразный род,

И недурен был стиль мой прихотливый.

Отрадой стал для многих Дон Кихот.

Везде, всегда - весной, зимой холодной

Уводит он от грусти и забот.

В Новеллах слышен голос мой природный,

Для них собрал я пестрый, милый вздор,

Кастильской речи путь открыв свободный.

Соперников привык я с давних пор

Страшить изобретательности даром,

И, возлюбив камен священный хор,

Писал стихи, сердечным полон жаром,

Стараясь им придать хороший слог.

Но никогда, из выгоды иль даром,

Мое перо унизить я не мог

Сатирой, приносящею поэтам

Немилости иль полный кошелек.

Однажды разразился я сонетом:

«Убийственно величие его!»[44] -

И я горжусь им перед целым светом.

В романсах я не создал ничего,

Что мог бы сам не подвергать хуленью,

Лишь Ревность принесла мне торжество.[45]

Великого Персилеса тисненью

Задумал я предать - да служит он

Моих трудов и славы умноженью.

Вослед Филиде песен легкий звон

Моя Филена в рощах рассыпала,[46]

И ветер уносил под небосклон

Мечтания, которых я немало

Вверял теченью задушевных строк.

Но божья длань меня не покидала,

И был всегда мой помысел высок.

Влача покорно жребий мой смиренный,

Ни лгать, ни строить козни я не мог,

Я шел стезею правды неизменной,

Мне добродетель спутницей была.

Но все ж теперь, представ на суд священный,

Я не могу не вспомнить, сколько зла

Узнал, бродя по жизненным дорогам,

Какой урон судьба мне нанесла.

Привык мечтать я о большом и многом,

Но не ропщу, пускай мой жребий мал», -

Так в раздраженьи говорил я с богом,

И ласково тимбреец[47] отвечал:

«Источник бед во мраке скрыт судьбою,

Но каждому узнать их суждено.

Одни берут земное счастье с бою,

Другим само является оно.

И скорбь идет безвестною тропою.

Но если благо смертному дано,

Да соблюдет он свой удел счастливый!

Равно достойно - блага добывать

Иль сохранять рукою бережливой.

Уже ты, знаю, ведал благодать.

Прекрасный дар Фортуны прихотливой

Лишь неразумный может утерять.

Так вот, поэт, чтобы не знать урона,

Скатай свой плащ и на него садись.

Рука судьбы порой неблагосклонна,

Но вдруг удача поднимает ввысь

Того, кто счастье заслужил законно».